Я прикрыл ему остекленевшие глаза и пошел к Косому – что-то долго он отдыхает. Косой был в отключке. Вот оно что! Впереди, в метре от Косого, стояла пелена. Действующая! Не появляющаяся и проходящая время от времени, а неподвижная. Она перекрывала конец коридора. Вот куда эта тварь нас вела – зажарить хотела. Оттащил Косого подальше и принялся тормошить. Он мычал, но глаза открывать не хотел. Пришлось отвинтить фляжку и влить ему в рот. Он заперхал, глаза открылись.
– От… отвали… – с трудом выдавил Косой.
– Давай, друг, вставай, хорош спать.
– Где мы?
– Здесь, как видишь.
– Где здесь? Мы же пулемет несли? Где Лом, Коротышка? Я не на шутку встревожился:
– Косой, ты что, ничего не помнишь? Мы здесь, в подвале, как на лифте спустились, так и шарахаемся тут вторые сутки.
Он замотал головой, с ужасом оглядываясь по сторонам.
– А это что за бабай? – уставился он на покойничка.
– Короче, Косой, видать, он тебя хорошо приложил. Тут такое дело…
И я вкратце, что помнил, рассказал ему про наши похождения. Он сначала не сильно поверил, но живой автомат и куча боеприпасов внушали уверенность, что всё рассказанное мной – правда. Вот только куда я свой автомат дел, я вспомнить не мог. Помню, что из оружейки мы оба с автоматами выходили. Консервы я штык-ножом вскрывал. И всё. Как обрезало.
– Он, значит? – кивнул Косой, осматривая убитого.
– Ага.
– А дед говорил, что мутантов больше нет, вымерли. Видать, не все. Смотри, браслетик у него на руке, написано что-то.
Я подошел ближе и прочитал надпись на белом нержавеющем браслете: «№ 445 – Циклоп».
* * *
Хаймович взволнованно мерил комнату шагами. После первых охов и вздохов он отошел.
Сначала, правда, отругал нас для порядка, что мы треплем его старческие нервы и не заботимся о его пошатнувшемся здоровье. Однако, судя по тому как он стиснул нас в объятиях, здоровья у дедушки было еще прицеп и маленькая тележка. Затем усадил нас на диван и принялся допрашивать. Пока я сбивчиво рассказывал, выкладывая содержимое рюкзака на пол, дед всучил нам по кружке горячего чая и водрузил на стол сковородку с ароматным дымящимся рагу. Косой запустил руку в свой рюкзак и, улыбаясь, поставил на стол жестяную банку с мясом. Консервы произвели впечатление. Хаймович подхватил ее, повертел, читая тисненую надпись на торце.
– И вы их ели?
Мы с Косым хором кивнули.
– Одного не понимаю, как вы после этого живы остались? Я понимаю, молодость и крепкие желудки, но, судя по дате изготовления, эта тушенка давно превратилась в яд. Трехглазых зеленых человечков после такой пищи кто угодно увидит и слонов, взлетающих с крыши.
– Хаймович! Гадом буду, вкусная! – Косой в доказательство принялся вскрывать банку, орудуя ножом.
Дед опустил свой любопытный нос в банку и понюхал, на мгновение мне показалось, что он, как древнее животное, втянет в себя всё содержимое банки носом, и я прыснул в кулак.
– Хм, пахнет неплохо. По крайней мере признаков разложения не заметно.
– А я про что? Ты попробуй! – взбодрился Косой. Старик осторожно поддел кусочек вилочкой и поднес к глазу: ни дать ни взять – ворон на мышь прицелился.
– А скажите-ка, молодые люди, на этом складе было прохладно?
– Да не жарко, мы в ватниках спали. Да ешь, не боись, проверено, мы-то живы, а банок по десять с Толстым уговорили.
Дед таки положил кусочек в рот и стал медленно разжевывать.
– Бог мой, какие забытые ощущения! Какой вкус! Никогда не предполагал, что банальная тушенка будет деликатесом. Впрочем, что я говорю, вся прежняя жизнь – сплошной деликатес. Так и рождаются сказки о рае…
В гостевое окно влетел камень и прокатился по полу.
– Дед! Ты дома? – донесся с улицы тонкий мальчишеский голос. – Дед! Косой не вернулся?
– Здесь я! – отозвался Косой. – Это мои, – встрепенулся он. – Засиделся я тут, пора. Завтра с утра зайду.
Косой поднялся и вышел в гостевую, на ходу накидывая рюкзак на плечо.
– Шустрый! Привет! Как там дела дома?
– Дядя Косой?! Луиза послала тебя сыскать. Да и наши волнуются. Вас нет три дня, а вчера еще Хромой пропал.
– Ладно, Шустрый, пошли домой. Там разберемся. Поднимаясь по лестнице к двери, Косой обернулся:
– Спасибо, Хаймович, за еду, а Толстого завтра никуда без меня не отпускай.
И подмигнул. Улыбка на его лице разъехалась до ушей. Видимо, он уже представлял, какой эффект на пацана произведет его появление с автоматом.
– До свидания, Федор. Всегда рад твоему визиту.
– Пока, Косой, до завтра, – зевнул я. На меня вдруг тяжкой ношей навалилась усталость.
Но лечь поспать мне старый не дал. Он битый час допрашивал обо всем, что произошло, заставляя вспомнить подробности, кои я не упомянул или пропустил. Пришлось вспоминать. Вспомнил лестничный пролет, ведущий на верхние этажи. Этажей получалось пять. Та же незримая пелена стояла в пролетах, и подняться по ним не представлялось возможным. К ней нас карлик и притащил, видать, хотел нашими телами проверить ее на прочность. Тоскливо, поди, ему там сидеть было. По всем расчетам выходило, что на маленьком лифте опустились мы до самого низа. А что на верхних этажах делается, одному Богу ведомо. Ясно только, что на одном из этажей рой обосновался. Вернулись назад мы, порядком проплутав, но оружейку нашли и лифт запустили. Твари на крыше разлетелись, так что мы без помех по шахте большого лифта и спустились. Такие вот дела.
– А вот еще я тут бумаги какие-то притащил, – вспомнил я и вытащил несколько мятых листов из сумки.
– И всё? – спросил Хаймович, внимательно разглядывая документы.
– Было больше, но у нас с Косым животы прихватило, пришлось попользоваться.
– Это всё потому, что кто-то ест без меры, а потом гадит без памяти.
– Да ладно, там этого добра – во! – провел я большим пальцем по горлу. – За год не перетаскать. Вот завтра с Косым пойдем, притащу, сколько смогу.
– Таскать ничего не надо. Старый замешкался, теребя нос.
– Завтра, ребятишки, пойду я с вами…
Чего-то в этом роде я уже ожидал. Дед-то крепкий, но сможет ли он допрыгнуть до ремонтной лестницы? А снизу лифт дырявый – откуда букашки вылетели. Привяжем его веревкой, а там подтянем. Времени в обрез, но, кажись, не впервой. Должны успеть.
Утро вечера мудренее, подумал я, пристраиваясь на диване. Глаза закрывались сами собой. В гостевую влетела здоровенная каменюка и прогрохотала по полу. Кого там еще принесло?
– Старый! Толстый приходил?
«Вот суки! И поспать не дадут!» – подумал я, поднимаясь с дивана. Вышел в комнату, опережая Хаймовича. За окном широкая морда с жидкими усиками – Кот нарисовался.
