– Кэм…
– Она погибла, сестренка. Вскоре после того, как родился Джек. В автокатастрофе.
Я схватилась за горло и в ужасе уставилась на брата.
– О боже…
– Я не очень много знаю о ее родителях, но думаю, что они из той же породы, что и предки Эвери, – такие же озабоченные репутацией и все такое. Насколько я понял, когда она забеременела, они услали ее куда-то далеко и требовали, чтобы она отказалась от Джека, но тут вмешались родители Джейса. Я знаю, что Джейс и Кари были вместе лет с тринадцати. И могу сказать наверняка, что он очень дорожил ею, поскольку, уже потом он никогда не относился серьезно ни к одной другой девушке.
В груди заныло, когда начала складываться картинка. Девушка… мать Джека умерла? Мне это даже в голову не приходило. Никогда. Но все обрело смысл. Черт возьми, что может быть хуже, чем разбитое сердце? Только сердце, разбитое смертью любимого человека.
– Я обалдел, когда понял, что Джейс рассказал тебе про Джека. Никто не знает об этом, кроме его семьи, а ее родители, кажется, давно уехали отсюда, – объяснил он. – Когда до меня дошло, что он сказал тебе правду, я тотчас отступился, потому что знал, что у него с тобой серьезно, раз он решился на такое. По крайней мере, я надеялся, что серьезно, но…
– Но он все еще не может ее забыть, да? – сказала я, страдая за него всей душой, потому что даже и представить не могла, каково это – навсегда потерять любовь своей жизни. – Вот почему. О боже…
– Я не знаю, Тереза. Я не уверен, что Джейс до сих пор ее любит. То есть в каком-то смысле все еще любит, но думаю… Господи, он убьет меня за это… короче, я думаю, он боится снова полюбить, а потом потерять.
– Ты думаешь? – Сомнение звучало в моем голосе.
– Посмотри на это с другой стороны. Он оказался в идиотской ситуации. Они были совсем юные, и она забеременела. Родители их разлучили, а потом его старики усыновили ребенка. Они оба – Джейс и Кари – виделись с Джеком, зная, что это их сын, но больше никто не знал. Это был их секрет, и одному богу известно, что они планировали на будущее.
Я помнила, как Джейс говорил, что поначалу не хотел ребенка, но потом все изменилось. И это могло произойти, пока Кари еще была рядом.
– И вот она умирает, совершенно неожиданно, молодой. Такая трагедия кого угодно напугает до смерти. Поэтому я не думаю, что он до сих пор ее любит. Просто боится любить кого-то другого.
– Тогда бы это означало, что он любит меня, но я в этом сомневаюсь.
Брат слегка улыбнулся.
– Он рискнул дружбой со мной ради тебя, он рассказал тебе про Джека. Знаешь, что я тебе скажу, Тереза? Он…
– Это не имеет значения, – отрезала я, потому что не хотела слушать рассуждения о потенциальной любви Джейса ко мне. Ни к чему забивать себе голову сказками и ложной надеждой. То, что сказал мне Джейс после секса, – не более чем продукт оргазма. – Я не могу соперничать с Кари. Никто не сможет.
– Тереза…
– Я не хочу, чтобы ты говорил с ним обо мне, – настойчиво попросила я. – Серьезно, Кэм. Я знаю, тебе наверняка хочется прочистить ему мозги или что-то в этом роде, но, прошу тебя, не вмешивайся, потому что… – Потому что я искренне переживала за него. История Кари многое изменила. Это не значит, что я тотчас забыла обиду – а он действительно сделал мне больно, – но ему было гораздо больнее, и его потеря оказалась страшнее моей. – Потому что это уже неважно и я в порядке.
Он вскинул брови.
– По тебе этого не скажешь.
Я оглядела одеяло, под которым отсиживалась, как в домике.
– Спасибо.
– Я не в том смысле. – Он похлопал меня по здоровому колену. – Просто я беспокоюсь о тебе. На твою долю столько всего выпало.
– Я в порядке, но обещай мне, что ничего ему не скажешь. Просто оставь все как есть. Прошу тебя, Кэм.
Он вздохнул.
– Ладно. Не скажу. Ты была права, когда говорила, что это не мое дело, но видеть тебя такой расстроенной и не врезать кому-нибудь…
– Я тебя поняла, – кивнула я и тоже постаралась улыбнуться. – Но ты же не можешь вечно решать мои проблемы, правда?
Кэм рассмеялся.
– Кто сказал?
Качая головой, я откинулась на спинку дивана. То, что я узнала о прошлом Джейса, отчасти помогло, но не облегчило сердечную боль. В каком-то смысле все выглядело еще более печально.
Услышав стук в дверь, Кэм поднялся.
– Это, наверное, Эвери. Ты готова к девичьим посиделкам?
– Девичьим посиделкам?
Он скорчил рожицу.
– Как ни назови. Ты хочешь ее видеть?
– Конечно. – Любая тусовка – все лучше, чем сидеть здесь в одиночестве, жалея себя.
Если Эвери и догадывалась о том, что происходит, она поступила мудро и увлекла меня болтовней обо всем и ни о чем, а в конце концов уговорила оторваться от дивана и убраться в квартире, которая давно превратилась в свинарник. Отчасти не по моей вине. Похоже, в последний раз Кэм включал пылесос и вытирал пыль в день последней инаугурации президента.
– Я слышала, похороны Дебби в следующий вторник, – сказала она, убирая медно-рыжие волосы в растрепанный хвост. – Ты как, сможешь пойти?
Я кивнула, выбрасывая в мусорное ведро тряпку, которой только что протерла тумбочку в своей спальне.
– Калла подбросит меня, а потом заберет, когда все закончится. Она не ходит на похороны.
– Я тоже. – Она нагнулась, поднимая мешок с пола гардеробной. – Я не думаю, что Кэм соберется, но, если ты хочешь, чтобы он был рядом, уверена, он пойдет.
Я знала, что ради меня брат это сделает, но не хотела заставлять его идти на похороны, в которых он не планировал участвовать.
Открыв большой пакет из универмага, Эвери вдруг натянулась как струна. Заглянув в него поверх ее плеча, я увидела, что в нем полно обуви, которую я до сих пор не удосужилась разобрать, и это напомнило мне о том, что в общаге осталось еще много моих вещей.
Мне стало интересно, что она там разглядывает, и я подошла к ней.
– Что такое?
Не говоря ни слова, она полезла в пакет и достала пару старых балетных туфель.
– Сто лет в руках не держала.
Что-то кольнуло в груди. Я отвернулась и села на кровать.
– Кажется, у нас с тобой одинаковый размер обуви. Да и подъем тоже. Хочешь – возьми их себе.
– Разве ты не хочешь их сохранить?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Возьми хотя бы на время. Как тебе такой вариант?
Она взглянула на атласные тапочки и тихонько вздохнула. Задумчивый взгляд промелькнул на ее лице, и во мне взыграло любопытство.
