– Но самое замечательное во всей этой истории то, что все время, пока нас там крошили, в резерве, всего в двух милях от нас, стояло шесть свежих полков! О чем только, как вы полагаете, думал генерал М.?
Следующая остановка Холм, – сказал Мартынов, выглянув в окно. Где-то между теснившимися крышами и колокольнями находился штаб генерала Иванова, командовавшего всем Юго-западным фронтом – второго по могуществу человека после самого великого князя Николая Николаевича. Наконец-то мы встретим человека, имеющего право разрешить нам посетить фронт.
Пока мы тряслись на извозчике в сумерках полуосвещенных улиц, у меня с Робинзоном разгорелся горячий спор о том, какое сражение лучше было бы увидеть. Робинзон настаивал на пехотном бое, а я выбрал кавалерийскую казачью атаку.
Часовой у штаба командующего сказал, что сейчас уже поздно и все разошлись по домам.
– Loutche gostinnitza! Лучшая гостиница! – сказали мы извозчику. Непроизвольно смотрели мы по сторонам, ожидая увидеть «Отель Бристоль», который можно найти в любом центре, городке и деревне Западной Европы, – но плакал наш «Отель Бристоль». Лучшая гостиница оказалась трехэтажным, оштукатуренным зданием на середине крутой улицы тесного еврейского квартала. На ней вывеска по-русски: «Английский Отель». Разумеется, никто там не говорил по-английски и ни один англичанин туда не заезжал. Но маленький черноусый Поль, который опрометью бросался на крик: «Nomernoi!» (номерной) нетерпеливых постояльцев, знал две фразы по-французски: «très jolie» (очень хорошо) и «tout de suite» (сейчас), а хозяин, еврей, говорил на жаргоне.
На следующее утро, когда мы одевались, вошел остриженный под машинку офицер и вежливо пригласил нас следовать за ним в штаб. Не менее четырех человек, – сказал он, – слышали, как мы говорили по-немецки, и сообщили о присутствии в Холме шпионов. Нас ввели в комнату, где за маленьким столом сидел человек с приятным выражением лица. Он с улыбкой пожал нам руки и заговорил по-французски. Мы предъявили наши пропуска и рекомендательное письмо князя Трубецкого.
– Генерал-губернатор Галиции посоветовал нам поехать сюда и обратиться к генералу Иванову за разрешением посетить фронт.
Он весело кивнул головой.
– Очень хорошо. Только нам надо сперва протелеграфировать великому князю… Пустая формальность, знаете ли. Ответ будет через два, максимум через три часа. А пока я попрошу вас вернуться к себе в гостиницу и подождать там.
Наша комната помещалась на третьем этаже, прямо под крышей, потолок у нее был покатый, а два слуховых окна выходили на пустой и грязный еврейский двор. Дальше виднелись корявые, заплатанные железные крыши скученного еврейского городка и возвышавшийся над ними холм, покрытый густым лесом и увенчанный колокольнями и куполами монастыря. Направо, к воротам монастырского парка, вела выложенная булыжником улица. Она проходила между жалкими хижинами и большими домами, густо населенными евреями.
Налево, поверх крыш, открывался вид на широко расстилавшуюся равнину. Она бесконечно тянулась на север, – леса, поля, деревни и между ними железная дорога, оживлявшая их грохотом поездов.
Мы ждали целый день, но никто не пришел. На следующее утро, еще прежде чем мы встали, вошел к нам, кланяясь, лысый офицер.
– Великий князь не прислал еще ответа, – сказал он уклончиво, – но он пришлет его, вероятно, сегодня… или, может быть, завтра.
– Может быть, завтра! – вскричали мы в один голос. – Я думал – это дело двух-трех часов!
Он забегал глазами.
– Его высочество очень занят…
– Не может ли его высочество все-таки урвать для нас несколько минут от своих занятий по разработке планов отступления?
– Имейте терпение, господа, – раздраженно и неутешительно ответил офицер, – теперь это вопрос часа-двух. Я обещаю вам, что никаких задержек больше не будет… А теперь мне приказано просить вас отдать все ваши бумаги, все, что у вас есть.
– Заподозрили нас в шпионаже, что ли?
Он натянуто рассмеялся и ответил «нет», но так, как будто знал кое-что.
– А теперь, – сказал он, – дайте мне честное слово, что вы не выйдете из гостиницы, пока не придет ответ.
– Это что, арест?
– Ну что вы, нет! Вы совершенно свободны. Но эта местность имеет такое большое военное значение. Вы понимаете…
Неразборчиво бормоча, он поторопился покинуть нас, чтобы избавиться от необходимости отвечать на наши вопросы.
Через пятнадцать минут к нам в комнату бесцеремонно вошли хозяин и три казака – здоровенные детины в высоких папахах, остроносых сапогах, длинных черкесках; у каждого из них на поясе спереди висел длинный, в серебряной оправе, кинжал, а сбоку – длинная, тоже в серебряной оправе, казацкая сабля. Они тупо уставились на нас.
– Что им нужно? – спросил я по-немецки.
Хозяин примирительно улыбнулся.
– Только посмотреть на вас…
Немного погодя, когда я дошел вниз, один из казаков прохаживался перед нашей дверью. Он посторонился, чтобы дать мне пройти, но нагнулся над перилами и прокричал вниз что-то по-русски. Там показался второй казак. Я увидел, что из выходной двери на меня глазел третий.
Мы написали генералу Иванову негодующее письмо, протестуя против русского понятия о «честном слове» и требуя объяснения подобного обращения с нами. К полуночи пришел полковник и сказал, что казаков, по приказу генерала, немедленно уберут.
На следующее утро их убрали на самый низ лестницы, откуда они подозрительно поглядывали на нас.
Говоря о нашем аресте, полковник заметил, что обстоятельства дела весьма серьезны: мы проникли в район военных действий без надлежащего разрешения.
– Но как мы могли знать, какие именно разрешения у вас требуются? Наши были подписаны генералами и заверены князем Бобринским в Лемберге. В чем же наша вина?
– Во-первых, – сказал он, – вы приехали в Холм, куда запрещен доступ корреспондентам. Во-вторых, вы разузнали, что Холм является местопребыванием штаба генерала Иванова, а это – военная тайна.
– Но адъютант губернатора…
– Я допускаю, – перебил он, – что кое-кто из официальных лиц проболтался. Это порядочный скандал.
Все эти офицеры, которые направляли вас, просто… – он раздраженно махнул рукой. – Но это не оправдывает вас.
И он исчез под градом наших возражений.
В субботу утром появился уже знакомый нам бритый капитан.
Выглядел он печальнее обычного.
– Я должен сообщить вам, господа, весьма неутешительные новости, – начал он официально. – Великий князь ответил на нашу телеграмму. Он пишет: «Содержите арестованных под строгой охраной».
