– Это замечательно, – мгновенно ответила Мэгги, ей стало очень любопытно. Это не самое обычное дело, и большинство мужчин избегали его как чумы. – И что ты собираешься делать?
– Ну, я бы хотел, чтобы ты сопровождала меня на встрече с герцогиней, но большинство работы, которой мне, полагаю, придется заниматься, не будет напрямую связано с дамами.
Мэгги нахмурилась.
– Но ведь это фонд, который помогает женщинам.
– Так и есть, но кто их обижает?
Граф сжал губы.
– Трусливые ублюдки.
– Да, – сказал Джеймс серьезно. – Мужчины. Мужчины, пьющие, жестокие, не думающие, что делают. Но есть и другие, которые просто не понимают, что на самом деле происходит с их женами. С женами, которые по полдня проводят в слезах и отказываются есть. Я хочу работать с другими джентльменами и поощрять их заступаться за женщин и не позволять им быть забытыми.
У Маргарет завертелись мысли.
– И когда ты пришел к этому решению?
– По дороге домой. Видишь ли, я совершал ошибки… в прошлом. Чтобы исправить их, я отдал бы все на свете. Если мне удастся помочь другим джентльменам не совершить их, возможно, моя душа сможет заслужить прощение.
Граф притих.
– Это звучит чудесно, – сказала Маргарет, ошеломленная его внезапной увлеченностью и напряжением. Она вдруг поняла, что он говорит о какой-то глубокой и личной боли.
– Так много женщин нуждаются в помощи и никогда ее не получают. – На щеке Джеймса задергалась мышца, и его ледяные глаза, обычно такие холодные, потемнели. – И часто это заканчивается трагически.
– Это произошло с кем-то из твоих близких, – заметила она.
– Это случилось со многими, – сквозь зубы произнес Джеймс. – Мэри была одной из них. Отец запер ее в лечебнице. Но что касается женщин, которых упустили из виду…
– София, – выдохнул граф.
– Да, София. – Глаза Джеймса стали стеклянными от непролитых слез.
Маргарет перевела взгляд с одного на другого, совершенно потерянная.
– Я никогда не поверю, что кто-то из вас избивал ее или был к ней жесток.
– Это разговор не для холла, – натянуто произнес Джеймс.
– Нет, – согласилась она, чувствуя, что ее подхватил ураганный поток и несет бог знает куда. – Разумеется, нет.
– В маленькой столовой? – вяло спросил граф.
Джеймс кивнул.
Они двинулись вперед в абсолютном молчании, и желудок Маргарет сжался от невыносимого ужаса. Она понимала, как важен этот момент. Ее поразило, что двое мужчин впервые нормально заговорили о смерти Софии и Джейн. Она до сих пор не знала, как они покинули этот мир.
Мэгги была уверена, что сейчас узнает все. Она безмолвно молилась любым духам, которые пожелают ответить на ее просьбы, чтобы этот разговор позволил графу с сыном наконец обрести покой и не привел к словам, которые нельзя будет забрать назад.
По ее опыту, семье всегда нужен посторонний человек, посредник, когда эмоции накаляются. Но теперь она сама часть этой семьи, так ведь?
Пока они шли в столовую, неся с собой нерассказанную историю о мертвых, стало ясно: что бы ни произошло между Джеймсом и отцом, сейчас это выйдет наружу, мирным путем или нет.
Готова ли к этому Маргарет? Она всегда была так уверена, что Джеймсу нужно говорить о смерти жены и дочери, дабы исцелиться, но страх запустил свои ядовитые плети в ее сердце.
Что, если она услышит что-то, чего не сможет вынести?
Она просто не может поверить, что эти сложные, но в общем-то хорошие люди имеют какое-то отношение к смерти молодой женщины и ребенка.
Глава 26
– Так, ребята. – Патрик похлопал по бочонку с порохом. – У нас есть шесть таких.
Мэтью уставился на дубовые контейнеры, в которых по виду мог быть добротный виски.
– Мы отправим их в Ирландию? Не думаю, что этого достаточно. И где винтовки?
Патрик негромко усмехнулся.
Брендан Дойл опустил грубую руку на плечо Мэтью.
– Ты совсем не соображаешь? Нам с трудом удается объединить людей в Ирландии, и связь наладить невозможно, уж не говоря о том, чтобы, как ты верно подметил, достать винтовки.
Мэтью моргнул, в животе появилось неприятное чувство.
– Зачем, черт подери, нам тогда бочки с порохом?
Патрик согнулся и достал из кармана нож. Лезвие сверкнуло в свете газовой лампы темного подвала. Он начал чертить линии на земляном полу.
– Здесь мы и атакуем.
– Атакуем кого? – настаивал Мэтью.
Брендан вытянул бутылку из кармана.
– Выпей вот.
– Не хочу я пить! – сорвался Мэтью.
Патрик сплюнул на землю.
– Похоже, храбрость подводит тебя, парень. Может, ты собираешься сбежать под крылышко к англичанам, как твоя сестрица?
– Я же здесь, так ведь? – Мэтью посмотрел на линии в грязи. Они изображали маленький круг с пятью расходящимися от него линиями. – Что это?
– Площадь Пиккадилли, – осторожно ответил Майкл, еще один из находившихся в маленьком помещении мужчин.
Патрик утвердительно улыбнулся и воткнул кончик ножа в землю.
– Мы спрячем бочки в повозках и расставим их в стратегических точках. Добавим в них гвозди и стекло, потом взорвем все это.
Мэтью уставился на окружавшие его лица.
Патрик единственный улыбался. У остальных было мрачное выражение принявших смертный приговор. Они и в самом деле его приняли.
– Когда там будут люди? – выдохнул Мэтью.
– Когда там будут англичане, – выплюнул Патрик.
– Почему не в парламенте? – осторожно спросил Мэтью, понимая, что настроение в комнате не в его пользу.
Брендан посмотрел на него так, словно у него выросла вторая голова.
– Мы пытались вести переговоры и угрожать правительству, – проскрипел Патрик. – Ничего не вышло. Настало время прибегнуть к более жестким средствам.
– Вы убьете невинных женщин и детей.
– Кто-то должен умереть, чтобы другие смогли жить. – Майкл говорил так увлеченно, словно читал заклинание.
Господи боже, это так он звучал в комнате Маргарет, когда цитировал Томаса Джефферсона? Неудивительно, что Сорока смотрела на него, словно он был самим дьяволом. За всю свою жизнь Мэтью ни разу не тронул невиновного человека. И он думал, что они воюют против солдат.
Патрик медленно поднялся, свет газового фонаря зловеще плясал на его лице.
– Ты ведь не передумал, так, Мэтью?
– Конечно нет, – быстро ответил он. Он совершенно точно не собирается признаваться, что да – это выходит за рамки его самых смелых предположений. – Я просто удивился, вот и все. Ну и когда это все произойдет? – Мэтью постарался придать лицу самое свирепое выражение, хотя сердце сжималось от боли.
