— С Кончаком меня дружба связывает, — сказал Игорь, не глядя на Вышеслава. — Однако ж не думай, в стороне не останусь. Незачем всю славу Рюрику и Святославу отдавать.
Вышеслав пытливо заглянул в лицо Игорю, стараясь понять, куда он клонит.
— Неужто к Волге пойдёшь?
— Пущай с волжскими степняками рязанские князья воюют. — Игорь хитро прищурился. — Замыслил я дальний поход на поганых, до самого Лукоморья земли дедовой.
— Безрассудство это, Игорь, — покачал головой Вышеслав. — Для такого похода большое войско нужно.
— Роман Нездилович с одним пешим полком и тремя тыщами берендеев насквозь прошёл все земли половецкие, ещё и ополонился, и табуны пригнал, возразил Игорь. — Я со Всеволодом и племянником Святославом не меньше войска соберу. Ярослав обещал ковуев дать. Лукоморских степняков мы одолеем!
— Оттого беды и раздоры, что всяк за себя стоим, угрюмо произнёс Вышеслав. — На поганых едином ратью выступать надо.
— Опять старую песню запел: вместе да вместе. Велика гора — Русь-матушка, и не нам её с места сдвинуть, — досадливо отмахнулся Игорь.
Он подошёл к Вышеславу, тронул его за плечо:
— Чего насупился? Иль робеешь со мной в поход идти? А Бренк мне сказывал, будто ты засиделся в Путивле, хочешь пойти в дружину к Святославу Ольговичу. Я хотел было отпустить тебя в дружинники к племяннику своему, но вспомнил, что он такой же книжник, как и ты. Нет, думаю, раздерутся они из-за книг, коих у Святослава полны сундуки. Либо начнут подначивать один другого греческими афоризмами и вовсе глаза друг другу выцарапают от большого-то ума.
Вышеслав взглянул на Игоря, не понимая, шутит он или говорит всерьёз.
Видя, что Игорь насмехается над ним, Вышеслав отвернулся.
Друг его был всё тот же. Даже в серьёзном разговоре не мог обойтись без насмешки. Говорят, таким людям легко живётся. И будто бы удача им сопутствует.
«Кто знает, может, и осуществит Игорь свой дерзкий замысел. Тогда слава о нём по всей Руси пойдёт!» — подумал Вышеслав.
На следующий день Игорь покинул Путивль, взяв с собой Вышеслава.
Ефросинья не поехала с мужем. Впрочем, Игорь особенно её и не уговаривал.
Вышеслав и Ефросинья успели обняться украдкой, вместе спускаясь из сеней на теремной двор.
Всю дорогу до Новгорода-Северского перед мысленным взором Вышеслава стояли печальные глаза, с укором взиравшие на него. Мол, потешился с нею молодец и бросил.
«Прости, Фрося, — мысленно шептал Вышеслав. — Не воин судьбу выбирает, а судьба его».
Глава четырнадцатая
ЗНАМЕНИЕ НЕБЕСНОЕ
В Игоревой дружине Вышеслав встретил помимо старых знакомцев много новых людей, причём вовсе не знатного сословия.
Был тут сын кузнеца Омеля, здоровенный как медведь, с которым Игорь по молодости дрался на кулачках. Затесался в дружину сын торгаша Ельша, балагур и заводила. Сын протодиакона Пятницкого храма, что на торгу, тоже оказался в дружинниках. Это особенно удивило Вышеслава, поскольку он и раньше знал Никодима, юношу тихого и скромного.
Гридничий Вышата на удивлённые вопросы Вышеслава ответил:
— Хочется князю нашему, чтоб в его конном полку прибыло. Вот он и заманивает к себе всех охочих людей, невзирая на кафтан и низкое родство.
К походу Игорь готовился истово, со всем тщанием вооружая и обучая вновь прибывших гридней ратному умению. Изо дня в день дружинники с раннего утра, разогревая лошадей, учились ходить в конном строю, перестраиваться на скаку, разворачиваться в линию атаки. Всю вторую половину дня стреляли из луков в цель и до изнеможения рубились на тяжёлых деревянных мечах, которые были увесистей боевых.
Игорь часто и сам показывал меткость в стрельбе из лука, умение держаться в седле и точность удара копьём. Не гнушался он и тяжкого труда, обучая иного неумеху хитрому приёму мечом. Дружинники за это уважали своего князя и почитали за честь выполнить даже пустяковое его поручение.
С Игорем часто появлялась на людях мадьярка Жужа.
К удивлению Вышеслава, Игорь и её обучал скакать верхом, владеть мечом и луком. Для мадьярки княжеские оружейники изготовили шлем и кольчугу.
Вышеслав не удержался и спросил Игоря, зачем он из девицы воина делает.
— Жужа со мной в поход пойдёт, — ответил Игорь, чем сразил друга наповал.
— Не станет ли нам обузой твоя красавица, княже? Война — не забава.
— Потому и натаскиваю девицу наравне с дружинниками, — весело ответил Игорь.
Вышеслав не стал спорить, видя, что это бесполезно: Жужа целиком завладела сердцем князя.
На Рождество к Игорю приехал брат Всеволод с женой. Откликнулся на приглашение дяди Святослав Ольгович. Вместе с сыном приехала Агафья. Пожал вал и черниговский князь, но без супруги, которая лежала в горячке. Ярослава сопровождал боярин Ольстин.
Игорь загодя отправил в Путивль Вышеслава, наказав ему вернуться с княгиней.
— Поехал бы сам, — нахмурился Вышеслав.
— Не послушается меня Ефросинья, — произнёс Игорь с досадой, — только ты сможешь уговорить её.
Ефросинья действительно уступила Вышеславу и приехала в Новгород-Северский, но только на праздник.
Игорь выказывал супруге почтение, старался, чтобы Жужа не попадалась ей на глаза. Когда съехались гости, Ефросинья всё время проводила с Ольгой и Агафьей.
Три княгини, столь разные по возрасту и непохожие по нраву, после долгой разлуки не могли наговориться. У каждой в жизни произошли важные перемены, благодаря которым им более хотелось делиться радостным, нежели жаловаться на несчастливую судьбу.
Агафья призналась подругам, что дарит свои ласки воеводе Бренку, который служит в дружине у её сына.
— Бренк вдовец, и я вдовица, — улыбалась Агафья. — Его седина меня не смущает, ибо жеребец он норовистый. Замуж бы за него пошла, да не могу наперёд сына под венец идти — примета плохая.
— Чудные дела у нас творятся, — заметила Ефросинья. — Ты, Агаша, Бренка окрутила, а я — Вышеслава. Порой от любви себя не помню! Наверно, понесу от него.
— С ума-то не сходи, — испугалась Агафья. — Пусть Вышеслав не женат, но ты-то замужем!
— Всё так сделаю, что муж будет думать, будто это его ребенок, — заявила Ефросинья голосом, полным коварства.
Ольга взирала на нее большими от изумления глазами:
— Ушам не верю, Фрося! Ты ли молвишь такое? Вспомни, как на свадьбе Владимира и дочери Ярослава Всеволодовича укоряла ты меня моим желанием быть неверной мужу. Господней карой пугала. Сама-то ныне не боишься кары небесной?
Ефросинья, видимо, сама задумывалась над этим, поскольку ответила не раздумывая:
