Тревога Игоря возросла ещё больше. Он сказал Ольстину и Всеволоду:
— Ханы донских орд проведали о нашем походе и собрались со всей своей силой. Они думают, что за нами следом идёт киевский князь со многими полками, потому призвали на подмогу ещё и лукоморских ханов. Пленник говорит, что лукоморские ханы вот-вот должны выйти к этой самой речке, где мы теперь стоим.
Всеволод изумлённо присвистнул:
— Большую честь нам ханы оказывают, ополчая на нас всю Степь. Вот радости-то будет Кончаку и Гзе, когда узнают, что нет за нами полков великокняжеских.
— Думать нечего, — коротко бросил Ольстин, — уходить надо.
— Надо, — согласился Игорь. — Вот дождёмся наших сорвиголов и двинем обратно, к Северскому Донцу.
Вдогонку за дружинами Владимира и Святослава умчались несколько Игоревых гридней на быстрых лошадях.
Незаметно подкралась ночь.
Русичи разожгли костры, варили на ужин баранину, делились впечатлениями о бескровной победе.
Вышеслав бродил среди костров, проверял караулы. Отовсюду слышались шутки и смех.
Особенно весело было возле костра, где балагурил Ельша, княжеский трубач. Послушать рыжего весельчака собрались многие дружинники из Вышеславовой сотни и из сотни Омели.
Вышеслав запросто общался со своими воинами, поэтому те не замолкали при его приближении, а, наоборот, всячески выказывали сотнику своё расположение. Вот и сейчас, едва Вышеслав появился у костра т ему сразу уступили место рядом с Омелей, подали жирный кусок мяса на ноже.
У Вышеслава от вида и запаха баранины аж слюнки v потекли. Обжигаясь, он принялся жадно есть, не обращая внимания на стекающий по пальцам жир.
Между тем кто-то из молодых дружинников, видимо подзадоривая Ельшу, обратился к нему:
— Скажи, друг Ельша, правда, что какой-то заморский звездочёт хотел тебя в свои помощники взять, да передумал из-за твоего длинного языка?
— Не столь длинного, сколь скабрёзного, — с ухмылкой вставил Омеля, знавший Ельшу с детских лет.
Ельша с невозмутимым видом швырнул в костёр обглоданную кость. И, вытирая жирные пальцы о порты, промолвил с лукавой улыбкой:
— Лучше послушайте, други, присказку одну, тогда поймёте коль не дурни набитые, почто разошлись мы с тем звездочётом.
Дружинники теснее обступили Ельшу, сидевшего на скатанном войлоке с видом султана. Все приготовились слушать, не забывая и про мясо, которое воины вылавливали кто ножом, кто прутом из стоявшего на треноге большого котла с кипящей водой.
Ельша пригладил свои рыжие непослушные вихры и тоном сказителя начал:
— Жили-были Задница и Рот...
У костра прыснули. Ельша продолжил как ни в чём не бывало:
— Причём жили они рядышком, можно сказать, соседствовали, даже дружили. Поэтому частенько на пару сиживали у ворот на лавочке.
Рот по своей природе был вельми болтлив, а Задница, наоборот, часто бывала молчалива и задумчива. Рот всюду бывал, ибо всюду его приглашали из-за весёлости его. Задницу же никто в гости не звал, все её избегали... по некоторым причинам.
В паузе и интонации Ельши проскользнул тот полунамёк, благодаря которому непристойность облагалась в приличную для уха фразу. Вместе с тем был верно обозначен нужный акцент, что и подтвердил смех слушателей.
— Задница была горда, поэтому никогда не жаловалась соседу на всеобщее к ней пренебрежение. Она даже пыталась убедить его в том, что, мол, её все избегают, не в силах сравниться с её умом, нежели из-за запаха и вида.
У костра опять грянул смех, поэтому рассказчик ненадолго умолк.
— Однажды тёплым вечером Задница и Рот, как обычно, сидели на скамейке и слушали соловья, — вновь заговорил Ельша. — Вообще чаще говорил Рот, поскольку всё про всех знал, а Задница обычно с умным видом помалкивала. Но в тот вечер Рот вдруг стал подражать щебету соловья, и так его это раззадорило, что он воспроизвёл уханье филина, посвист ястреба и кваканье лягушки — всё у него получалось.
А в конце Рот возьми да и изобрази те звуки, кои присущи только Заднице, причём тоже с большим умением.
Так Рот-забавник хотел подшутить над соседкой. Но Заднице эта шутка не понравилась. С недовольным видом она заявила соседу, что Господь наделил его даром не просто говорить и петь, но также умением воспроизводить множество других звуков, приятных для слуха. Рот же, словно в насмешку над своим даром, изображает то, что никак не выставляет его с хорошей стороны...
Задница ещё долго распространялась в таком духе.
Когда она наконец умолкла, Рот ей в ответ молвил следующее: «Тебе ли, Задница, нравоучать меня и попрекать некрасивостью тех звуков, коими ты сама знаменита и окромя которых ты ничем больше не можешь порадовать слух?! С какою лёгкостью я передразниваю тебя, с такою же и подражаю соловью, оттачивая свой Божий дар и на дурном и на хорошем. Тебе же, соседка, при всей твоей щепетильности и брезгливости до конца дней уготована участь отравлять слух и воздух».
И Задница стыдливо покраснела, ибо лучше всех говорит о пристойности тот, кто знает толк и в дурном, и в хорошем. И как бы ни старалась выглядеть пристойной Задница, вид её и тем более речь всегда говорят об обратном.
Такими словами закончил Ельша свою необычную присказку.
— Что же, друг Ельша, тот звездочёт и слова по-русски вымолвить не мог, а только...
Слово, прозвучавшее в конце фразы, вызвало у костра такой взрыв хохота, что сюда устремились ратники от ближних и дальних костров, желая узнать причину столь бурного веселья.
У Вышеслава от смеха закололо в боку. Он чуть не подавился мясом, которое жевал.
Ему захотелось рассмешить Игоря услышанной присказкой, но у входа в Игорев шатёр Вышеслава остановила стража. Тут же был гридничий Вышата.
— Не ходи к нему сейчас, — негромко сказал Вышата, взяв за руку Вышеслава. — Князь не один.
— Кто у него? — так же тихо спросил Вышеслав. — Жужа?
Вышата молча кивнул.
...Медный светильник в виде диковинной птицы, стоявший на подставке, озарял своим пламенем убранство обширного ханского шатра.
Под ногами были рассыпаны серебряные монеты и женские украшения. Из открытых сундуков торчали полы и рукава богатых одежд. Из опрокинутого узкогорлого сосуда вытекла лужица вина, обозначив на красном ворсистом ковре тёмное пятно, похожее на кровь. То были следы поспешного бегства.
Нагая Жужа кружилась перед Игорем, завлекая его бесстыдными движениями плеч и бёдер, бросая на князя откровенно-призывные взгляды из-под изогнутых ресниц. Видя, что Игорь никак не отзывается на её вожделенный призыв, мадьярка схватила его за руку и потянула к широкому ложу в глубине шатра.
— Ну же, свет мой, давай отпразднуем победу на ложе врага, — зашептала Жужа, сверкая очаровательной белозубой улыбкой. — Непонятна мне твоя печаль кручина, Игорь. Неужель не рад ты своей победе? Неужель я не желанна тебе?
