— А почему вы считаете, что он садист, вдруг он, наоборот, собирается помочь нам выйти на след убийцы?
Бролен положил пакет со льдом на стол и ответил:
— Потому что он намеренно пишет слишком туманно, хочет поиграть, проверить нас и понять, кто — мы или он — хитрее. И главное, потому, что он отправил такое же письмо Джульет. Спросите себя, почему именно ей, ведь этот поступок кажется совершенно необдуманным. Он хочет запугать ее, устрашить, поскольку ему известно все, что она пережила благодаря Лиланду. Нынешний убийца копирует действия последнего, и это знает еще один человек — Ворон. Полагаю, убийца испытывает к Джульет что-то вроде почтения, а про Ворона этого не скажешь. Я надеюсь только на одно: что оба преступника не слишком хорошо знакомы, иначе автор письма мог бы направить внимание убийцы прямиком на Джульет. Для него это могло бы стать определенным ритуалом, проверкой того, насколько сильна его власть; заодно он бы поглядел, сможет ли убийца превзойти своего «учителя».
Четверо мужчин обменялись долгими взглядами.
— Я вызову дополнительное подкрепление к дому Джульет, — наконец произнес Митс, нервно поглаживая бороду.
Бролен согласно кивнул:
— Я знал, что на тебя можно положиться.
— Подождите, — вмешался Бентли, — вы не находите, что во всем этом есть определенная динамика? Я имею в виду следующее: у нас тут убийца, копирующий манеру Лиланда Бомонта, и некий Ворон, желающий нагнать страху на девушку, которую можно рассматривать как символ поражения того же Лиланда. Два человека, продолжающие дело Лиланда после его смерти.
— Что вы хотите этим сказать? — поинтересовался Митс.
Придя в возбуждение от собственных выводов, Бентли Котленд покусал губу и продолжил:
— Ну, кто больше всех мог преклоняться перед Лиландом Бомонтом, создать культ его имени? Блин, да кто-то из членов его семьи! Именно в этом направлении и надо работать!
Салиндро энергично покачал головой:
— Нет, его мать давно умерла, Лиланд был ее единственным сыном, а у его отца IQ не выше, чем у дохлого голубя. Так что вопрос с семьей можно считать исчерпанным.
— Что же, ни дяди, ни других близких родственников? — удивился Бентли.
— Никого, Бомонты жили очень закрыто, вдали от всех. Настоящий подвиг, что Лиланд смог в одиночку выбраться оттуда, покинув родительский дом, и еще более удивительно, что он с помощью учебников освоил компьютер и Интернет. Психиатр сказал на этот счет, что если бы Лиланд не стал монстром, то совершенно определенно смог бы достичь блестящих успехов в карьере.
Бентли разочарованно покусал губы.
Бролен положил письмо на стол и встал.
— Надо отправить копию письма в Смитсоновский институт, пусть в Библиотеке конгресса найдут нам цитируемый текст, — произнес он. — Салиндро, свяжись с лабораторией, нужно, чтобы они поскорее установили личность жертвы, сделай все, что можно, чтобы ускорить процедуру. И пусть проверят, есть ли у Генри Палерноса алиби на ночь с прошлой среды на четверг — он явно не наш тип, но надо избежать любого риска. То же самое и в отношении Паркер-Джеффа.
— О'кей, этим мы займемся. Что касается писем, то они отправлены с центрального вокзала Портленда, а при той суматохе, которая там царит, для нас это тупиковый путь, — мрачно заметил Митс. — Ну а что будешь делать ты?
— Вернусь в лесную лачугу. Быть может, там отыщется какая-нибудь деталь, которую мы упустили из виду, что-то, сам не знаю что, способное вывести нас на нужный след.
Несколько минут спустя во всех направлениях полетели телефонные звонки, факсы и электронные письма, сопровождаемые многочисленными «бипами», по мере того как информация уходила к адресатам.
27
Белые вспышки сверкали одна за другой, наслаиваясь друг на друга в сетчатке глаз Элизабет Стингер. Когда сеанс фотосъемки завершился, ей потребовалось не меньше часа, чтобы прийти в себя. Сосредотачиваясь на каждой позе, дорожа каждым мгновением, замирая для очередного снимка, Элизабет потом всегда с трудом возвращалась к реальности. Она сняла макияж перед портативным зеркалом, которое визажист предусмотрительно положил в чемоданчик. Позади нее, поздравляя друг друга и обмениваясь шутками, по мере того как отпускал стресс и спадало нервное напряжение, фототехники упаковывали оборудование.
Элизабет заторопилась, стараясь переодеться как можно быстрее и уйти домой. Если немного повезет, она сможет провести несколько минут вместе с Салли, прежде чем та ляжет спать. Салли было только восемь, но она уже проявляла реальные способности к учебе и была для Элизабет самым дорогим человеком в мире. За нее она отдала бы все. В худшие периоды своей жизни Лиз даже решилась стать проституткой, дабы обрести уверенность, что у ее ребенка будет достойное будущее. Сначала она долго вынашивала безумную мечту прославиться как актриса и даже несколько раз снялась в ролях второго плана в «мыльных операх», которые смотрят лишь те, кто страдает бессонницей и депрессией. Однако ей пришлось оставить свою мечту: Голливуд пресытился бесконечными девочками, кое-как прошедшими кастинги. Оказавшись на дне, Элизабет встретила отца Салли, молодою модного фотографа, заметившего ее фотогеничность. На сей раз, начав карьеру модели, ей снова не удалось подняться на вершину лестницы славы, однако теперь у нее были средства к существованию, и, когда на свет появилась Салли, она смогла прокормить еще один рот. Успех боялся ее, как чумы, поэтому казалось почти логичным, что отец Салли бросил ее, став одним из самых известных фотографов в шоу-бизнесе. Но в свой тридцать один год он оступился на этой пресловутой лестнице в небо — с трубкой, набитой опиумом, в одной руке и девушкой по вызову — в другой. Для Лиз и Салли наступили голодные годы, и они в поисках лучшей доли перебрались в Портленд. В тридцать два Лиз нашла работу модели особого рода. Она устроилась в компанию, продававшую через каталоги сельскохозяйственную продукцию, а также одежду, преимущественно женскую, — своего рода «Клуб Таппервэр». Компания распространяла каталоги среди женщин зрелого возраста и не нуждалась в идеальных гибких фигурах, предпочитая реалистичность, дабы рекламируемые бренды были более узнаваемы среди покупателей, Так, после долгих лет подработок, Элизабет вновь стала манекенщицей. Она трудилась на эту компанию уже четыре года, ежегодно продлевала контракт и получала приличное жалование, плюс — иногда — «сверхурочные». Этого было достаточно, чтобы сэкономить и отложить деньги на учебу Салли в университете.
Лиз вышла из студии около восемнадцати часов и поспешила к стоянке. Она вытащила сотовый телефон и набрала номер Эмми, няньки. В трубке послышались длинные гудки. Возможно, Эмми гуляла с Салли в парке, хотя это было против ее привычек. Лиз нажала кнопку «отбой»: бесполезно было пытаться снова, все равно через полчаса она окажется рядом с дочерью.
Своей дорогой Салли.
Она подошла к машине и наклонилась, чтобы вставить ключ в замок, когда внезапно ее пронзила дикая боль. Хрустнув, нос буквально взорвался.
