Картина была как раз такая, что по-русски определяется «смех и грех». Ничком на траве лежал огромный мужик, а рядом скорчились два молодых человека в перепачканных глиной и зеленью летних костюмах и тихо переругивались между собой. Появление полицейских оба проигнорировали. Даже продравшийся сквозь кусты к берегу обшарпанный фаэтон, который помнил, поди, еще сурового обер-полицмейстера Трепова — того самого, в которого стреляла бунтарка Вера Засулич, — не вызвал у них хотя бы удивления.
— Ну что, орелики, приуныли? — громко поинтересовался Андрей, останавливаясь прямо перед ними. — Говорил же вам, сидите смирно.
— Забираем, ваше благородие? — кивнул на пленников околоточный надзиратель.
— Пакуйте. И в участок. Там разговаривать будем.
— Ничего вы от нас не добьетесь, сатрапы! — вскинулся один из налетчиков, тот, что боксировал с Голицыным. Теперь на его растерявшей лоск физиономии пышным цветом багровел большой кровоподтек, формой похожий на подошву ботинка.
— А мы и не будем, — пожал плечами участковый пристав. — С вами вот господин капитан побеседует. Взяли их, ребята!
Городовые споро перестегнули обоих в новые наручники и запихали субчиков в фаэтон.
— А с ним что делать? — Пристав достал коробку с папиросами, прикурил и выжидательно посмотрел на Голицына. — Не тащить же, вон какой бугай.
— И не надо. — Андрей ловко обшарил карманы детинушки, но, как и предполагал, ничего, кроме временного паспорта, не обнаружил. — Савелий Петров Сидоров, досрочно освобожденный с Тобольского острога… Ваш клиент.
— Не, ваше благородие, куда ж его? Если только вы в претензии…
— Лично мне он худого сделать не успел, а как фигурант дела — бесполезен. Ну, подтвердит этот Сидоров, что наняли его те двое «пощупать» буржуа одного, и что? Лишняя возня.
— Пожалуй, вы правы, господин Голицын. — Пристав выбросил окурок в речку. — Поехали обратно в участок. Вы с нами?
— Хм… Нет.
У Андрея был небогатый выбор: допросить «ореликов» по горячим следам или кинуться на поиски хоть какого трактира, потому что есть хотелось чрезвычайно. Но он вспомнил Дениса…
У того не было нужды гоняться за дамами — они сами рады были упасть в его объятия. Но именно сейчас Давыдов бы отказался от обеда, чтобы заняться госпожой Пашутиной. Дама, принимающая у себя Рейли, заставила бы азартного контрразведчика забыть о голоде. И можно держать пари, что в течение суток Денис бы с ней познакомился. Так отчего же Голицын не способен на давыдовские подвиги? Очень даже способен! А вояки никуда уже не денутся.
Так что бравый капитан, наперекор собственному желудку и незримому Давыдову, остался возле пашутинского дома. Его добычу повезли в участок. Андрей, обещав, что вскоре сам туда явится, стал патрулировать вокруг дома в надежде увидеть хоть горничную, хоть кухарку, и с противоположной стороны улицы заглядывал в окна. Но молодая вдова не показывалась.
Он уж решил было идти прочь, в участок, препоручив слежку какому-нибудь надежному агенту сыскной полиции, но тут к крыльцу подкатил лихач — из тех, которых богатые домовладельцы, купцы, офицеры и чиновники нанимают помесячно. Экипаж был отличный: сама коляска лакированная, с откидным верхом, шины-«дутики». Этот лихач, как оказалось, имел даже карманные часы, и, сверившись с ними, уставился на входную дверь.
И точно. На крыльцо вышли две дамы. Одна, высокая и полноватая, в черном платье, с черной кружевной наколкой на голове, вторая — в модном полосатом костюме-тальере.
Тут сама природа пришла на помощь Голицыну. Подул ветер, и огромная шляпа гостьи едва не упорхнула вместе с пышным эгретом. Андрею не нравились эти шляпы, очень похожие на перевернутые корзинки, а вот дамам пришлись по сердцу, хотя с длинными шляпными булавками было много мороки.
Гостья вовремя поймала шляпу, но Голицын успел увидеть ее лицо. И оно его поразило.
Андрей не смог бы назвать женщину красавицей, более того — был уверен, что через десять лет она станет просто безобразна. Густые брови, глаза с опущенными уголками, угловатые очертания лица, довольно длинного, скорее бы пристали мужчине. Но четко очерченные, хотя и слишком выпяченные губы, прямой нос, пышные волосы были хороши. И взгляд… и усмешка…
Голицын сразу понял: перед ним отчаянная кокетка, из тех, кого французы называют «тре пикан э симпатик». То бишь, дама, зная недостатки своей внешности, постаралась сделать себя пикантной, обаятельной и даже немного порочной. Одно то, как гостья изогнулась, целуя на прощание вдову Пашутину и прижавшись к ней грудью, много что сказало контрразведчику. Да еще напряглась память: где-то ему это лицо уже попадалось… в какой-то гостиной?.. В ресторане?..
Когда гостья спускалась к пролетке, Андрей наконец сообразил: она похожа на Сиднея Рейли! Не настолько, чтобы предположить, что авантюрист додумался напялить дамское платье, но все же!
— Я в последний раз прошу тебя, Раиса, ехать со мной, — сказала гостья. — Тебе не обязательно сидеть у всех на виду — у Вишневских есть малая гостиная, ты оттуда прекрасно увидишь и услышишь Долматовского…
— Нет-нет, Надин, нет, никакой музыки! Приезжай лучше завтра к обеду, — ответила Пашутина. — У нас будет окрошка, будут пожарские котлеты…
Надин!.. Значит, это была Залесская! Теперь Андрей вспомнил окончательно: он видел даму в подвале «Бродячая собака» на Михайловской площади, в любимом местечке художников и артистов. Сам Голицын оказался там из профессионального любопытства — надо же знать, где валяют дурака подозрительные господа и их отчаянные дамы.
— Ты трусиха, моя милая. И всегда была трусихой.
— Есть вещи, на которые я никогда не соглашусь! — воскликнула вдовушка и метнулась в дверь.
— В Итальянскую, Семен Семенович, — сказала странно похожая на Рейли дама извозчику, который сошел наземь, чтобы помочь ей сесть в экипаж. — И приедешь за мной часам к одиннадцати. Хорошо будет, если ты за это время найдешь других седоков — и тебе прибыток, и мне польза…
Не довершив этой загадочной фразы, она укатила.
Голицын смотрел вслед пролетке и думал, что успевает одно из двух: или переодеться для вечернего визита, или как следует пообедать.
Эту сложную задачу он решил артистически. Примчавшись домой, велел денщику Васе начать наполнять ванну и сразу положить поперек нее доску, на доске же сервировать чай с бутербродами. Потом Вася помчался звать парикмахера, жившего в том же доме этажом ниже, а Голицын разделся и полез в воду. У него было целых десять минут на блаженство.
Последний бутерброд он доедал, когда Вася в очередной раз проходился щеткой по его визитке. Оставалось сполоснуть рот, нахлобучить котелок и показать своей свежевыбритой припудренной физиономии в зеркале язык.
Из зеркала глядел вполне достойный кавалер — в штатском, но с офицерской выправкой, не красавец (тут опять вспомнился Давыдов), без рокового белого локона, однако для знающей в мужчинах толк дамы — отличный приз.
