Голицын сдвинул брови и всем видом показал: твердо намерен упрекать во всем, что подвернется под руку.
— Надин Залесская бог весть что вообразила. Но у дамы должна быть гордость! И я — вдова! — совсем уж загадочно сообщила Пашутина.
— Это вас не оправдывает, — с каменным лицом процедил сквозь зубы Голицын.
— Как не оправдывает?! Вдова должна соблюдать приличия… то есть, жить согласно приличиям. И я никому не давала повода! И мне безразлично, кто этот человек! Так и запомните: безразлично! Я себе цену знаю, ха-ха-ха!..
— И все же повод был, — наугад брякнул Голицын.
— Да разве же это повод? Я уже раскаялась в том, что послушала Залесскую! Если бы я туда не поехала, ничего бы и не было, и ни в чем бы вы меня сейчас не обвиняли.
— Однако ж вы поехали, — уже совсем ничего не понимая, сказал Голицын.
— Поехала… — Пашутина вздохнула и опять преобразилась: не могла она долго оставаться роковой дамой. Перед Голицыным сидела обычная женщина, попавшая в передрягу и от расстройства чувств забывавшая затягиваться своей дамской папироской.
Вот такой же она была на крыльце, уговаривая Залесскую приехать на домашние котлетки, а та обозвала ее трусихой. И услышала в ответ решительное: «Есть вещи, на которые я никогда не соглашусь!»
Чего же испугалась Пашутина? Или — кого?..
— И что же было потом?
— Потом? Боже мой!.. Но моей вины в этом нет, я и повода не давала!.. — Пашутина снова вспомнила, что она — роковая женщина, нервно затянулась дымом, выдохнула, вздернула подбородок. — Это все Залесская! Я не буду больше ее принимать! Я не так проста, как кажется! Я же отлично вижу, для чего вы пришли!
— Разумеется, я же представился…
— Ах, оставьте!..
Ни одна из знакомых Голицыну роковых женщин не произнесла бы это с таким презрением и апломбом. Он мысленно поаплодировал вдове, сохраняя при этом каменную физиономию.
— Мало ли какое учреждение могли вы назвать! А на самом деле вас интересует, с кем я сожительствую, и нет ли тут повода лишить меня пенсии за покойного супруга! Вынуждена вас огорчить: ни с кем я не сожительствую, ни к кому на содержание не пошла, а если этот гадкий человек обещал мне деньги, так я с гордостью отказалась! Вы можете проверить это, коли угодно!
Вдова несла явную околесицу, но спорить Голицын не стал. И в самом деле — женщина простая, не слишком умная, именно так бы и поняла его утренний визит. Высокие политические материи ей недоступны, но лишиться пенсии она очень боится.
— Да, отчасти вы правы, — ответил Андрей. — Отчасти. Но я готов рапортовать начальству, что сожителей не обнаружено. А если вас беспокоят гадкие мужчины, только намекните, и мы с ними живо управимся.
— Правда?! — Радость во взгляде и в голосе вдовы была неподдельной.
И тут в гостиную влетела женщина лет пятидесяти, в большом грязном фартуке.
— Барыня, да что ж это делается?! Меланья меня и вовсе в грош не ставит! — заголосила она. — Долго ли до беды — котлетную машинку поломать!..
— Извините, сударь! — Пашутина вскочила. — Я сейчас, сейчас… Ни на минуту нельзя оставить, боже мой!..
Она неожиданно ловко выскользнула из гостиной. В следующее мгновение Голицын оказался возле этажерки, быстро перебрал книги и сказал:
— Ого!
Среди разнообразных и лохматых от времени журналов, рядом с «Подарком молодым хозяйкам», боком стоял бювар из зеленовато-коричневой кожи с бронзовыми накладками.
К счастью, у Андрея всегда был при себе, кроме «смит-вессона», швейцарский офицерский нож с двумя лезвиями. Он моментально надрезал свой сверток, вытащил купленный бювар, сунул его между «Нивой» и «Подарком молодым хозяйкам», а принадлежащий вдове с некоторым трудом затолкал в сверток. Похоже, это была ценная добыча!
Через минуту вернулась Пашутина.
— Просто ужас! Совершенно невозможно найти хорошую кухарку, — пожаловалась она. — Вот что такое нужно сделать, чтобы поломать котлетную машинку? Камни в ней прокручивать?
— Я вам сочувствую. Итак, я убедился, что вы живете на одну лишь пенсию за покойного супруга, и что иных денежных средств не имеете, так?
Пашутина потупилась.
— И никто, поверьте, не лишит вас пенсии. А сейчас позвольте откланяться
— Но постойте! Я просто растерялась… Меланья, Меланья! Ставь на плиту кофейник! — зычно крикнула вдова. — Уж я так вам признательна!.. Позвольте угостить? Я сама готовлю, сама пеку… булочки со сливками, печенье с корицей… Меланья! А рыбный пирог хотите? Ни в одной ресторации такого не подадут!
Немалого труда стоило Голицыну отказаться от домашних разносолов.
Оказавшись на улице, он забрался в пролетку. Не терпелось поскорее изучить добычу. Но он боялся, что листки может унести ветром. Пришлось ехать в полицейский участок — ничего поближе Голицын придумать не смог.
А там и обнаружился долгожданный сюрприз — при изучении промокательной бумаги. Она сохранила отпечатки фраз, написанных тем же разгильдяйским почерком, что и английская инструкция в пиджаке Тухачевского. Фраза наползала на фразу, и разобраться тут смог бы только специалист. Из чего следовало — добычу нужно доставить на Шестую линию и сдать в третье управление. Там сидят старые мастера, умеющие извлечь пользу из любого клочка бумаги.
Голицын помчался на Васильевский, а по дороге принялся выстраивать версии.
Вряд ли это писала вдова. Скорей всего, она имела почерк чисто дамский, выработанный и опрятный. Поскольку Пашутина клялась и божилась, что сожителя не имеет, а ветеран Крымской кампании, живший в доме на правах дворника и истопника, бюварами не пользуется, оставалось предположить: на бумаге с коронами писал или тот, кто должен был заменить на боевом посту Рейли, или мужчина, который бывает в доме, но не воспринимается хозяйкой как кавалер. Иначе она, оправдываясь, что-то бы про него брякнула…
Или же это — тот «гадкий», которого она откровенно боится.
Так, может, все-таки мистер Рейли? Господин антиквар смог бы внушить должный трепет вдовушке — это несложно.
Голицын вздохнул: Давыдова бы сейчас сюда! Увидев белый локон, Пашутина бы растаяла и все свои тайны выболтала. А про себя Голицын твердо знал, что не очень-то способен разговаривать с дамами. Вот загнать в угол бомбиста и своим ехидством спровоцировать того на неосторожные реплики — это пожалуйста!
Залесская, видимо, давняя приятельница, раз зовет Пашутину по имени. Именно она притащила в дом Рейли — может статься, сперва для амурных свиданий, хотя проклятый авантюрист мог бы не поскупиться на гостиницу. А потом Рейли, обнаглев, стал использовать дом вдовы для своих интриг — вот и сподобился титула «гадкий»… Такое могло быть, но Пашутина еще чего-то нагородила, какой-то невнятицы. Куда-то она ездила, кто-то ее испугал?..
