– Он, наверное, подумал, что ты перебежчик ихний.
Время тянулось томительно, майор успел выкурить две папиросы «Беломорканал».
Посмотрев на часы, он снова поднял белый флаг:
– Идем!
Игорь и майор вышли в центр площадки.
На этот раз оберст появился ровно в одиннадцать, минута в минуту. Хм, вот она, немецкая пунктуальность!
Офицеры снова козырнули друг другу.
– Каковы ваши условия сдачи в плен, господин майор? – Было видно, как неприятно немцу произносить эти слова.
– Всем сложившим оружие мы гарантируем жизнь. Содержание и питание военнопленных согласно Женевской конвенции.
– Офицерам оставят личное оружие и награды?
– Награды оставят, оружие нет. И сразу предупреждаю – помощи не ждите. Наши войска уже под Кенигсбергом, полагаю – с часу на час начнется штурм. Война вами проиграна, господин полковник.
– Да, надо уметь смотреть правде в глаза. Хотя, когда солдаты вермахта стояли под Москвой, вы не думали сдаваться.
– Сейчас иная ситуация. Через месяц-два война будет закончена, Германия капитулирует. Вам отвечать за жизни солдат, если вы не надумаете сдаться.
– Раненым будет оказана помощь?
– Обязательно.
– Что будет с фольксштурмом? Поверьте, там подростки и пожилые люди.
– Пусть сложат оружие. После проверки нашими органами всех их распустят по домам. Мы с детьми и стариками не воюем, если они не совершили военных преступлений.
– Мне тяжело говорить, но я как старший офицер гарнизона принимаю условия советской стороны. В двенадцать часов все военнослужащие, подчиненные мне, выйдут сюда же и сложат оружие.
– Я ваше решение передам своему командованию, – кивнул майор.
Козырнув друг другу, офицеры разошлись.
По прибытии к своим к майору подошли командиры.
– Доложите, майор, итоги.
– Сдаются. В двенадцать часов они выйдут через пролом и сложат оружие.
– Это же сколько бойцов теперь нужно, чтобы отконвоировать их в тыл?
– Зато без кровопролития обошлось.
К площади подтянули пехоту. Да и будут ли немцы при сдаче оружия устраивать перестрелку? Если возникнет такое желание, два танка, вставшие на виду, быстро отобьют его. На броне «Т-34» сидели танкисты.
Известие о сдаче гарнизона быстро пронеслось среди наших бойцов.
К двенадцати часам по периметру площади была выстроена цепь из пехотинцев и морпехов.
Из пролома показались первые немецкие солдаты. Они шли боязливо, опасались, что русские сразу их расстреляют.
У пролома стояли наши офицеры, среди них Игорь увидел Чалого.
Солдаты вермахта бросали на землю оружие, снимали пояса с кобурами. У некоторых из них были гранаты. Куча оружия росла на глазах.
Потом появились раненые. Кого вели под руки, других несли на одеялах, кусках брезента. Раненых сразу отводили и относили в сторону.
Потом показалась малочисленная группа офицеров, но оберста среди них не было.
За солдатами пошел фольксштурм. У подростков отбирали оружие и тут же выгоняли с площадки.
– Век! (Прочь!)
Подростки не верили своим ушам. Их отпускают русские, те самые русские, которыми их пугали! Они уходили, боязливо втянув головы в плечи и оглядываясь.
Пожилых фольксштурмовцев отводили в сторону, отдельно от солдат. Юридически фольксштурм не солдаты, и под конвенцию о военнопленных они не подпадают.
Вышли все, поток сдающихся иссяк.
Майор оглядывался по сторонам, явно кого-то высматривая, потом подозвал Игоря:
– Оберста не вижу. Спроси у немецких офицеров, где он? Неужели каким-то тайным ходом скрылся?
Игорь направился к офицерам.
– Мое командование спрашивает, где оберст фон Шенхаузен?
Офицеры переглянулись. Они явно знали, но говорить не хотели.
– Не слышу ответа! – повысил голос Игорь.
Вперед выступил обер-лейтенант:
– Господин полковник застрелился. Приказал нам капитулировать, указал место и время, а потом пустил себе пулю в висок.
Игорь был ошеломлен. Зачем? Любая война рано или поздно кончается, и военнопленных отпускают по домам. Ну, посидел бы какое-то время в лагере, но потом вернулся бы к семье…
Игорь подошел к Скоблику и передал ему сообщение обер-лейтенанта.
Майор был удивлен:
– Старый служака! В отличие от многих имеет представление об офицерской чести. Ты лейтенанта этого не спросил – он сам видел?
– Никак нет, не сообразил. Не думал, что оберст покончит жизнь самоубийством.
– Зови своего немца, пойдем смотреть.
Игорь привел обер-лейтенанта – майор сказал, что хочет лично видеть труп оберста. За ними увязался старший лейтенант из контрразведки, второго отдела.
Полковник и в самом деле был найден мертвым. В правом виске – огнестрельная рана, рядом валялся табельный пистолет.
«Смершевец» сказал Игорю:
– Веди сюда солдат. Надо похоронить его, все же человек, не собака.
– Разрешите офицера взять, он своих солдат знает.
– Валяй!
Когда вышли из дома, в котором застрелился оберст, Игорь сказал:
– Отберите четырех физически крепких солдат с саперными лопатками – у кого они сохранились. Надо оберста похоронить.
– Я не знаю, где кладбище.
– Вы католик?
– Да, а какое это имеет значение?
– Тогда должны знать, что самоубийц на кладбище не хоронят. По Библии – грех это.
От удивления офицер остановился:
– Вы же большевик, разве вы читали Библию?
– Каждый культурный человек, даже неверующий, должен прочитать Библию хотя бы один раз. Подберем место здесь, на территории завода. Наше командование отдает должное разумности вашего оберста. Откажись он от нашего предложения – и все те солдаты и фольксштурм вместе с ними сейчас уже мертвыми лежали бы. Вы лучше подумайте, в чем оберста хоронить будете? Он же боевой офицер, человек чести.
– Чести? – Обер-лейтенант снова остановился. – Большевикам знакомо понятие чести?
– По-вашему, я похож на варвара? Вот я говорю по-немецки не хуже вас, а вы русского не знаете.
– В Германии считали, что арийцам не надо знать язык покоренных народов.
– Бесполезный разговор. Пройдет пять лет, вас выпустят из лагеря, и вы вернетесь домой, к семье. А ситуация за это время изменится кардинально. Нацизм осудят, и вы будете изгоями в своей стране.
