Предводитель вышел в круг:
– Кто еще желает померяться мастерством?
Новгородцы, видевшие быструю и бесславную смерть своего земляка, желания не выразили, отступили, круг стал более обширным. Я решил, что настало мое время, протолкался вперед:
– Я желаю.
Взоры всех – норманнов и горожан – скрестились на мне. Норманны смотрели с удивлением и пренебрежением, взгляды горожан были полны надежды. Я подошел ближе, встал против противника. Предводитель-норманн оглядел обоих:
– Готовы? Бой!
Видя, как молниеносно расправился норманн с горожанином, я решил не дать шанса варягу. Саблю я не вытаскивал из ножен, впрочем, как и мой противник. Я смотрел на его нож. Перед броском человек переносит вес тела на одну ногу, затем следует бросок вперед. Для меня это жизненно важно.
Вот норманну надоело стоять – подбадриваемый хриплыми голосами сородичей, он решился на атаку. Я видел, как закаменело его бесстрастное лицо, чуть-чуть, почти неуловимо, тело сместилось вправо. Сейчас! Я выхватил из-за пояса метательный нож и с разворота всем корпусом, снизу, от пояса, метнул в норманна. Тот уже был в прыжке, вытаскивая свой смертоносный меч. Но мой нож оказался быстрее. Не зря, не зря я угробил столько времени, превратил в труху стену сарая. Нож почти целиком вошел в его левый глаз. Норманн по инерции еще летел в прыжке, но я уже знал, что он мертв.
Он упал передо мной, касаясь мечом моих сапог.
Все застыли в оцепенении – стояла такая тишина, что была слышна песня жаворонка в вышине. По-моему, никто даже не успел заметить моего броска: стояли двое, один кинулся вперед и упал, будто споткнувшись. Все ждали какого-то поединка, звона мечей, брызг крови. А тут – в первом поединке единственный удар, во втором – вообще непонятно чего, но норманн лежит, а из-под его головы растекается кровавая лужа.
Их вожак подошел к убитому, присмотрелся, кивнул:
– Ты победил.
Из строя норманнов подбежали двое, подняли убитого и понесли к пристани, на корабль. Конунг оглядел меня внимательно, как бы запоминая:
– Мы еще встретимся, воин.
Восторженная толпа бросилась ко мне, я даже испугался слегка – помнут или раздавят. Обошлось, покидали в воздух, все желающие пытались пожать руку и предлагали выпить. Сквозь толпу протиснулся еврей. Глаза возбужденно горят:
– Я видел, я все видел сам. Молодец! Постоял за честь Новгорода, за Русь. Пошли в корчму, я угощаю.
Ну, в корчму так в корчму. За нами потянулось множество горожан, так что корчма не вместила всех желающих. Поел я всего самого лучшего, выпил хорошего рейнского вина. Упиться боялся – все предлагали дружбу и желали скрепить совместной чашей вина. Если учесть, что в тех чашах было пол-литра, не меньше, то понятно, что через пару часов я уже был изрядно пьян, хоть и пил через раз.
– Авдей, давай уходить, у меня скоро вино из ушей польется.
Все гости в корчме уже были навеселе, и нам удалось ускользнуть незамеченными. Я помогал Авдею, почти тащил его на себе. Не рассчитал купчина своих сил, но мужик был неплохой, меня не обижал, сегодня я видел – был искренне рад за меня и горд знакомством со мной. Как бы это знакомство не сослужило ему плохую службу, было у меня такое предчувствие.
До дома добрели, когда солнце собиралось садиться. Отдав почти бесчувственное тело купца в руки подбежавших холопов, я направился на задний двор. Зачерпнув из бочки холодной воды, умылся, снял кафтан, расстегнул и бережно положил пояс с саблей и ножами на завалинку. Сам взял чурбак и начал приседания – раз, два, три… двадцать… сорок. Пот катился градом, но с каждым приседанием я чувствовал, как в голове проясняется, с потом выходит хмель. В корчме нельзя было обижать отказом Авдея и весь остальной люд – невзирая на победу, могли обидеться. Но теперь мне надо быть трезвым, я просто всеми потрохами чувствовал, что день не закончится спокойно. И будет лучше встретить неприятности трезвым.
Доведя себя до изнеможения, разделся по пояс, поплескался прохладной водой. Все, я в форме. Теперь надо отдохнуть. Поднявшись в дом, улегся на постель, только сняв сапоги. Пояс с оружием положил рядом, на расстоянии вытянутой руки. Придремал, в доме становилось тихо, все укладывались спать.
Чу! У соседей залаяла собака. Я уже по лаю знал, когда она гавкает на чужих, а когда – просто так, чтобы показать хозяину, что не спит, несет службу, отрабатывает хозяйские харчи.
Не зажигая света, поднялся, обулся, надел темную рубашку и опоясался. Теперь я был готов. К чему – я и сам не мог сказать точно.
Тихо открыл окно; через слюдяные оконца и днем-то ничего не видно. Глаза привыкли к темноте, и я заметил две тени, перемахнувшие через наш забор. Началось! Не верилось мне, что норманнский конунг не попробует отомстить за гибель своего воина. Уж очень они смиренно ушли, не в повадках это норманнов.
Я рыбкой нырнул через окно; хорошо, одежда темная, не выделяется на фоне дома.
Перемахнув забор, двое непрошеных гостей присели и шептались. Как я ни напрягал слух, ничего не удалось услышать. Медленно, опасаясь шелеста сабли, вытащил ее из ножен.
Незнакомцы поднялись и молча направились к дверям дома. Все, не стоит тянуть дальше, если это не норманны – то воры. Добрые люди ночью через забор не лазят. А с татями здесь разговор короткий.
Я сделал шаг в сторону, оказавшись за спинами ночных визитеров, и ударил саблей первым, срубив голову левому. Правый мгновенно обернулся, и меня спасла от ножа только реакция. Просто я был готов к такому повороту событий. Тем не менее почти без замаха ударил саблей по руке: ориентиром служило лезвие ножа, поблескивающее в свете луны. Незнакомец со стоном схватился за руку – вернее, за ее обрубок: кисти не было. Я приставил саблю к горлу визитера:
– Кто такой?
Ночной гость молчал. Я надавил лезвием сильнее, из-под легкого надреза показалась кровь.
– Если не скажешь, умрешь сейчас и здесь, как он. – Я кивнул на неподвижное тело.
– Ермоха я, по прозванию Косолапый, на Низовке живу.
– А здесь чего забыл?
Незнакомец замолчал. Я надавил саблей сильнее.
– Норманны послали, по твою жизнь, денег обещали.
– Сколько же?
– Два золотых.
Я хмыкнул: ежели на базар пойти – сумма неплохая. Но за мою жизнь – маловато. Не оценили меня норманны, подослали местную шваль, думали, ночью двое справятся.
– Забирай своего друга и убирайся отсюда.
– Как же я заберу, когда я ранен?
Я молча расстегнул ремень на убитом, перетянул несостоявшемуся убийце руку выше кисти.
– Хочешь жить – бери на загорбок друга и уходи. Не уйдешь – ляжешь рядом с ним. Выбирай.
Постанывая, Ермоха поднялся. Я помог погрузить ему на спину труп – хорошо, что нетяжелым оказался, отпер засов на калитке.
