– Скорее, я стал бы заложником.
– Ах, вот даже как… Это что же такое задумал наш Георгий Максимильянович? М-да… Портит власть человека, ох, и портит…
Ладно, Василий Иосифович, спасибо вам большое. И будьте осторожны!
– А я не теряю бдительности, – улыбнулся Быков.
– Это правильно.
– А можно вас попросить о маленькой услуге?
– Просите.
– Мне бы ПББС… На всякий случай.
Берия рассмеялся.
– Узнаю породу! – сказал он и поманил к себе одного из телохранов.
Тот, выслушав приказ начальника, нисколько не удивился.
Кивнул, достал увесистый цилиндрик глушителя и протянул его Быкову.
Ну, вот, уже лучше. Теперь только резьбу на ствол, и можно открывать огонь по врагам рабочего класса. Без шума.
Жаль, что позолота слезет с дула…
– Спасибо, Лаврентий Палыч.
– Удачи, Василий Иосифович!
Доделав свои дела, порешав все вопросы, Быков освободился лишь к вечеру.
До дому, а именно так Григорий начинал ощущать квартиру Галины Бурдонской, он приплелся в десятом часу.
Девушка встретила его, радостная и оживленная.
– Пришел, наконец! Раздевайся, давай… А у нас гости!
– Кто? – улыбнулся Быков, с удовольствием сменяя сапоги на тапки.
– Яков!
Тут и дети, коварно притворившиеся спящими, выскочили в коридор, подпрыгивая в ночных рубашках:
– Папка! Папка плиехал!
Приласкав и угомонив обоих, Григорий прошел в зал.
Яков Джугашвили скромно тулился на диване. Он был в полувоенном френче, вошедшем в моду среди наркомов и прочей большевистской элиты.
– Привет!
– Здорово, брат!
Яков по-настоящему был рад, и Быкову даже стало немножко совестно – никаких родственных чувств он не испытывал.
– Хорошо, что ты приехал. Так совпало… – Джугашвили оглянулся в сторону детской, откуда доносился воркующий Галин голос, и сказал тоном пониже: – Отец хочет, чтобы я серьезно занялся делами партии.
– Насколько серьезно?
– Как секретарь ЦК. А в будущем – кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б).
– Круто. Хочешь совет?
– Давай.
– Не отказывайся.
– Да я согласился… – вздохнул «брат».
– И отлично. Отцу нужен верный человек, надежный…
– Ты что-то знаешь? – прищурился Яков.
– Как тебе сказать… Отец уже не молод.
– И?..
– Кому продолжать его дело? Покажи мне такого человека.
– Ну-у… Хм.
– Вот именно.
– Молотов, Берия, Жуков…
– Они – отличные исполнители. А руководить кому?
– Вопрос…
– Во-от.
– М-да… Ладно, попробую. Насмотрелся я на этих номенклатурщиков… Так и хочется за шкирку их, да на солнышко! Расплодилось этих волокитчиков, чинодралов… Комчванством так и прет!
– Ну вот, – ухмыльнулся Быков, – и настрой подходящий! Только…
– М-м?
– Будь осторожен.
– Даже так?
– Что знаешь про Маленкова?
– Георгия Максимилиановича? Ну-у, он как бы объединил номенклатуру, завел на каждого формуляр, составил досье…
– А что такое номенклатура? Суть ее в чем? Сказать?
– Сказать.
– Новый правящий класс!
– Сильно… А ты не перебарщиваешь?
Быков покачал головой.
– У них уже есть привилегии, а будет еще больше.
– Новое дворянство?
– Типа того.
– Ну, не все из номенклатурщиков – баре, хотя…
– Именно. Нормальных людей хватает, но пены – больше.
– Сдуем! – серьезно сказал Яков.
С раннего утра Григорий продолжил свои объезды и расспросы летчиков.
Про истребители он и сам мог сказать, а вот штурмовики, транспортники, бомберы…
Тут он «плавал».
Перекусив в столовой наркомата, Быков отправился на совещание в ОКБ – Николай Николаевич обещал собрать всех, кого сможет найти или оторвать от работы.
Совещание решили провести в обширном, гулком зале, куда перетащили столы и стулья, табуретки и деревянные диванчики, чтобы всем хватило места.
Развалившись в кресле, Григорий наблюдал за авиаконструкторами.
Одни, кто помоложе, рассаживались шумно и громко переговаривались. Люди старой школы вели себя чинно и сдержанно.
Поликарпов взял слово и, перебарывая шум, сказал:
– Начнем, товарищи! Слово предоставляется полковнику Сталину, Василию Иосифовичу, инспектору ВВС.
Быков улыбнулся и сказал:
– Если позволите, я с места. Инспектор я временный.
– А мы думали… – протянул Яковлев.
Он сидел в первом ряду и держал себя с какой-то напускной наглостью. Нарывался на грубость?
– Индюк тоже думал, – парировал Григорий, – да в суп попал.
По залу прокатились смешки. Яковлев покраснел.
– Проинспектирую, и на фронт.
Быков не толкал речей, он был краток.
Шла война, поэтому все амбиции, тщеславия и честолюбия он посоветовал отложить в сторону, хотя бы до победы.
В тылу, в КБ и на заводах тоже решался вопрос: когда мы победим и какой кровью достанется нам победа.
Григорий подробно изложил все замеченные изъяны в конструкциях самолетов – инженеры все чаще стали вооружаться блокнотами и строчили в них.
– Я сам – летчик, – продолжил он, – и на себе испытал все прелести полетов. Принято считать, что беспокоиться об удобствах для пилотов или танкистов стыдно. Дескать, главное – бить врага! А вы в курсе, что самолеты Люфтваффе гораздо удобнее наших? Сиживал я и в кабине «Шторьха», и в кабине «Мессершмитта». Там все продумано до мелочей, летчик не тратит время на поиски рычажка, который конструктору вздумалось поместить не под рукой пилота, а где-то в заднем проходе.
По залу прошли смешки.
– Смешно им… – проворчал Григорий. – А бывает не до смеха. Немец не должен выигрывать у нашего летчика даже долю секунды из-за того лишь, что не делает лишних движений. А почему топливные и пневморазъемы разные на «Яках» и «лавках»? Почему бомбодержатели разные? Что, трудно принять единый стандарт?
И последнее. Давайте-ка, товарищи конструкторы, думать на перспективу. Что нужно ВВС не сегодня, а завтра? Нужен, к примеру, тяжелый четырехмоторный бомбардировщик, вроде английских «Ланкастеров» или американских «Флайинг Фортресс». Параметры такие: скорость – 450–500 километров в час, дальность – более 4000 километров, потолок – выше 10 000 метров, бомбовая нагрузка – от семи до десяти тонн. Добьетесь лучших показателей – честь вам и слава! А вам, ваше величество, «король истребителей», – обратился он к Поликарпову, – задача ставится архиважная – создание реактивного истребителя.
