— Ты знаешь, я обожаю смотреть телевизор.
— Подождешь меня две минуты?
— О, ты не будешь разочарован…
Проходя к туалетной комнате, останавливаюсь у столика, за которым сидит прекрасная брюнетка. Я наклоняюсь, делаю вид, что завязываю шнурки. Но, черт побери, теперь эта дурочка меня совсем не замечает. Что это за история? Я тебя чем-нибудь обидел, дорогая? Ее парень буравит меня глазами, взгляд у него не то депрессивный, не то тупой. Подожди, голубчик, это еще не конец. Ничего страшного. Я тоже с подружкой. Она там… в пяти метрах. Ну наконец-то, туалет. Спускаюсь. Я уже там. Господи, что это за дикая музыка, сотрясающая стены? Ну и устал же я сегодня за вечер. Интересно, как все закончится с Элоди? Или, может, в последний момент она передумает? Все, привет, до скорой встречи. Хорошенькая девушка, быть может, немного манерная, но не более того. Немного глупая, но не более того. Черт, но кто же это говорит моим голосом? Заткнись, проклятое отродье!
Вхожу в туалетную комнату и обнаруживаю сюрприз, обещанный моей избранницей: стены, пахнущие аммиаком, превращены в выставку гигантских пенисов, нарисованных от руки. Во всяком случае, я был предупрежден. Тон задан. О’кей, принято. Погоди, лапочка, я доведу тебя до экстаза, сама не заметишь как.
Когда я возвращаюсь к столику, Элоди одаривает меня невинной улыбкой.
— Ну как, ты видел? Согласись, шикарно сделано.
— Да, занятно, — киваю я.
И тут вдруг опять вмешивается дурацкий внутренний голос: эй, дорогуша, не думай, что я сложен как бог, не думай, что я король в амурных делах. Мне просто хотелось бы влюбиться, вот и все. Это не так сложно. Мне просто хотелось бы найти успокоение в компании с какой-нибудь женщиной. Мне хотелось бы просто войти в тебя, а потом приоткрыть твою душу. Мне просто хотелось бы сразить тебя наповал, и чтобы потом ты безумно страдала от своей страсти.
— У тебя задумчивый вид, — замечает Элоди.
— Может, пойдем подышать свежим воздухом?
Вечер теплый, хотя вот-вот пойдет мелкий дождь.
Несколько минут стоим перед зданием оперного театра на площади Бастилии. Ночь. Мы стоим напротив друг друга. Наши тела соприкасаются. Однако до нашего первого поцелуя еще очень далеко. Далеко и близко: это тот тип ощущений, которые могут волновать человека на протяжении всей жизни.
Мы дрожим. Возникает желание прильнуть друг к другу. В чувствительных местах начинает ощущаться покалывание. Но нужно держаться — терпеть. Один из нас готов броситься в холодную воду, не так ли? Ведь в этом и состоит обычная процедура.
— Как ты? Все хорошо?
— Да, а ты?
— Ну, я… я люблю гулять ночью по Парижу, — говорю я.
— Ах, вот как? Это хорошо. Просто, я хочу сказать… Это приятно.
Черт, что бы такое рассказать, чтобы выглядеть привлекательным?
— Да, забыл спросить: у тебя есть братья или сестры?
— Ты меня уже об этом спрашивал за ужином. Ты — славный…
Элоди странно смеется. Думаю, это хороший знак. Она поддается…
Мы пересекаем площадь.
Надеюсь, что мы направляемся к дому Элоди.
Проходя мимо вереницы лодок, думаю о своей судьбе: мне кажется, я самый непонятный парень во всей вселенной. Нет фотографии. Черт побери, теперь я должен спросить себя: а откуда я? Что я могу сказать в час «Ч»? Как мой отец, депортированный из Алжира француз, я сражен изгнанием и расставанием с родиной. Потерянная земля, несбыточная мечта о женщине, о любви, о творчестве. Как мой отец, я ищу новое эльдорадо, писатель-призрак, превращенный в «негра» — другое лицо изгнания. Наши судьбы. Наши понятия теории детерминизма…
В конце набережной замечаю темную массу: ворота шлюза, отделяющие Сену от канала.
— Люблю корабли, — подает голос Элоди. — Мне хотелось бы однажды совершить кругосветное путешествие на большом паруснике. Держу пари, что ты обожаешь романы Маргерит Дюрас
[14]
.
— Это верно.
— Ну, так давай воспользуйся случаем.
Приближаемся к шлюзу. Пересекаем мостик, доходим до противоположной стороны набережной. Вновь идем в направлении площади Бастилии, как если бы мы искали выход из создавшегося положения.
— Я думала, что можно выйти с этой стороны бульвара Бурдон, — беспокоится Элоди.
— Кажется, нет. Ворота закрыты. Ты читала «Бувар и Пекюше», неоконченный роман Флобера?
— Нет. А что?
— Встреча двух героев происходит как раз на скамейке бульвара Бурдон.
— Мне уже хочется его прочитать. Спасибо, Матье.
— Но ворота все-таки заперты.
И тогда мы идем назад, немного раздосадованные этой небольшой неудачей.
Выпитый алкоголь и страх перед любовным свиданием сковывают наши тела. Понемногу мелкий дождь начинает проникать сквозь одежду. Желание познать тело Элоди превращает меня в сумасшедшего. Желание и страх заставляют перейти границы дозволенного.
Я останавливаюсь и беру ее за руку. Самое время попытать счастья. Элоди долго на меня смотрит. В ее глазах отражаются огни фонарей ночного города. И вдруг она набрасывается на меня. И я тоже кидаюсь к ней. Тепловой удар. Перегрев. Прислоняю ее к стене, стаскиваю брюки, лижу ее между ног. Затем она расстегивает молнию на моих брюках, и мой пенис оказывается у нее во рту. Мы растворяемся друг в друге и разрываемся на части. Мы — участники дуэли и стараемся как ненормальные.
— Пойдем! — кричит Элоди.
Бежим полуголые и подпрыгиваем, словно африканские козочки, напичканные амфетаминами.
Кидаемся в такси, потерявшиеся в водовороте поцелуев, покусываний, хрипов.
Шофер, старый развратник, начинает мастурбировать, но когда я выхожу из машины, то не удерживаюсь, чтобы не отвесить ему замечательную оплеуху. Это еще больше возбуждает Элоди. Ее глаза расширяются от удивления.
— Да ты ужасен, мой маленький боксер, — говорит она. — Иди ко мне.
Площадь Вогезов
Спектакль был отменен из-за короткого замыкания в сети. Сцена, погруженная в темноту, оттолкнула всех зрителей. Даже самые большие любители театра были вынуждены смириться: на устранение аварии уйдет несколько дней. Вот незадача, а я рассчитывал вздремнуть во время спектакля. У меня такая привычка — спать, несмотря на смех малышей. Большинство представлений для детей всегда приводили меня в замешательство. Сказки о волшебных феях, битвы в космическом пространстве, истерические крики войны, животные, которые говорят как мудрецы, куклы-марионетки со страдающими лицами — все это наводит на меня величайшую скуку.
