В бассейне у Центрального рынка
Десять, двадцать, сорок, потом шестьдесят человек бороздят просторы бассейна. Мой кроль все больше походит на праздник скольжения. Я становлюсь безликим, теряюсь в массе людей, я машина, взбирающаяся по склону. Мои мускулы укрепляются, становятся более упругими. При каждом движении рук образ Элоди словно бьет меня по голове, от чего она раскалывается еще больше: вена, вздувшаяся у нее на шее, ее стон, содрогания тела, белесый ручеек, истекающий из ее разгоряченного влагалища. И все смущенные слова, которые последовали за этим неожиданным событием, ее отказ меня видеть, ее молчание, ее исчезновение. Занавес.
Отныне я должен привыкнуть жить с этим образом, потом он постепенно потускнеет, не будет причинять столько боли, рассыплется на куски и постепенно превратится в пыль. Жизнь это не раз подтверждала. Ищу нейтральную мысль, чтобы сконцентрировать на ней свое внимание и прогнать эротическое наваждение. Мне бы хотелось иметь одну или две минуты передышки. Только и всего. Время убежать от своего прошлого.
Я плаваю, делаю успехи, сам себя занимаю. Я поставил перед собой цель — производить движения, которые соответствовали бы стандартам качества всех основных институтов по контролю. Здесь, у Центрального рынка, длина бассейна составляет пятьдесят метров. Плавательные дорожки распределены между определенными группами пловцов, в отличие от традиций других бассейнов Парижа. Здесь плавают строго по правилам: одна дорожка предназначена только для быстрого кроля, вторая — для плавающих на спине, третья — для брассистов, еще одна — для пловцов в ластах. В некоторые вечера, после окончания рабочего дня, пловцы почти сталкиваются нос к носу. При малейшей задержке вас обгоняют с некоторой долей презрения. Раздаются призывы поднажать, и всячески демонстрируется атлетическое превосходство.
Прежде чем войти в воду, пловцы разминаются — не только для того, чтобы достичь терапевтического эффекта и предупредить растяжения мышц и связок. Их движения похотливы, они адресованы другим мужчинам, истекающим потом. Бассейн у Центрального рынка — это место, где завязываются различные контакты. Сюда приходят в основном геи, как правило хорошо одетые, точные копии Мсье Аккуратность и Джеймса Дина
[16]
. Так что здесь может случиться и растяжение мышц ануса.
Для гетеросексуальных мужчин прохождение в душ превращается в настоящее испытание. Здесь тебя вожделенно рассматривают при полном молчании, поэтому приходится, стискивая зубы, сдерживаться, чтобы не удушить кого-нибудь из завсегдатаев. Теперь я лучше понимаю, что испытывают девушки при похотливых взглядах парней. Обещаю вам, мои подружки, я больше не буду раздевать вас взглядом. Вы можете быть спокойны. Я не хочу вас потерять, лучше оставаться с вами в контакте. Ну, разве что время от времени, беглый взгляд, походя — не сердитесь на меня за это, я все-таки не законченный негодяй.
На террасе кафе «Прогрэ»
Какая-то девушка, на первый взгляд даже миленькая, останавливается у нашего столика и спрашивает:
— А это английский бульдог?
Гордый за своего пса Гийом дает положительный ответ.
— Он симпатяга, — осмелев, произносит незнакомка. — Можно его погладить?
— Без всякого риска. Он добрый, как теленок.
Сердце Гийома наполняется радостью, когда он видит, с какой симпатией незнакомые люди относятся к его собаке. Ему кажется, что он сам отчасти является источником эмоционального энтузиазма, которое вызывает четвероногое чудо природы. Везде, где бы ни находились Аристотель и его хозяин, ласки и внимания удостаивается в первую очередь животное. Гийома любят из-за его пса. Эта опосредованная любовь, кажется, во многом способствовала его самоутверждению. Ну что же, пусть так. А не испытывает ли он определенной зависти к успеху своей собаки? В течение нескольких месяцев пес стал звездой. Его выбрали как модель для государственной рекламной кампании, и уже различные толки ходят по этому поводу. Кроме того, Аристотель провозглашается собакой, обладающей магической силой, излечивающей от депрессии.
— Я ничего не знаю о твоих проблемах с Элоди. Как тебе выкрутиться из этого положения?
— Я старался изо всех сил, ты это знаешь.
— Все-таки ее реакция довольно странная… нет, это невозможно, ты что-то от меня скрываешь.
— Думаю, я тебе все сказал: мы занимались любовью, а потом она вдруг неожиданно ушла. Вот и все.
— Гм… Ты, наверное, странно себя вел…
— Не более странно, чем обычно.
— Хорошо, попробую с ней связаться. Я сумею ее разговорить.
— Ну…
— Что еще?
— Ничего… Мне кажется, что Аристотель какой-то странный сейчас.
— Это настолько заметно? Ты прав, его половой инстинкт обострен как никогда…
Вид совершенно обычного предмета, сумка в руках или ранец регулярно вызывает у Аристотеля желание совокупляться. Он может взобраться на что угодно и раскромсать все, что оказалось у него в лапах. Его довольное рычание повергает в ужас.
— Может, дашь ему брома?
— Вообрази себе, я уже все перепробовал. Дело в том, что возникла дилемма… Мне кажется, что я начал лучше понимать Аристотеля. В первый вечер, когда я начал передвигаться на четвереньках, чтобы опуститься до уровня его мироощущения, я еще не заметил глубоких изменений в моих мыслях. А Аристотель сразу почувствовал себя лучше и обнюхал меня. На второй день я улегся на его подстилке, я подражал всем его движениям и заметил изменения на своем теле. Тогда я стал проводить целые дни, лежа на полу, я постарался вжиться в образ пса. Если смотреть с пола, то мир предстает под другим углом, ориентиры меняются. Аристотель стал продолжением моего тела. Я испугался и приостановил опыты. Временно.
— Это к лучшему. Твоя кожа изменилась. Ты научился лаять?
— Нет, предпочитаю над этим посмеяться. Продолжение оказалось более щекотливым. В тот вечер я был с Таней, моей воительницей. Мы занимались любовью. Таня, казалось, была на седьмом небе от счастья. Она лежала на кровати совершенно спокойно. Я был в кухне, когда раздался страшный крик. Я вбежал в комнату и увидел Аристотеля, который просунул голову между ног Тани. Он хотел ее изнасиловать! Напрасно несчастная пыталась отбиваться, используя свои боевые приемы. Аристотель не реагировал. Мне пришлось ударить его пряжкой от моего пояса, но он ничего не почувствовал. Наоборот, удары возбуждали его еще сильнее! Тогда я принял решительные меры: при помощи зажигалки я поджег ему уши. Наконец он оставил свою жертву. Таня плакала и была в сильнейшем шоке. В скобках замечу, что она все-таки хрупкая девушка. Я не решился вызвать врача, и она ушла от меня, не сказав ни слова, отказываясь от моей помощи.
— Вот не везет!
— Спустя две недели мы встретились вновь. Она все еще находилась в состоянии шока. Несколько минут мы просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Для меня это молчание было самым длинным в моей жизни. Таня четко дала понять, что я должен сделать выбор: или она, или Аристотель.
