– Можешь смеяться надо мной, но я считаю, что ты не знаешь, что такое красота.
– Это то, что ты рисуешь, а так как ты довольно часто пишешь портреты Франчески, значит, считаешь ее красивой.
– Нет, красота – это то, что внушает любовь. Это… – Она вновь положила голову ему на грудь – Быть красивым – это значит зажигать в ком-либо любовь. Даже поседевшая старуха может быть красивой, если муж продолжает видеть в ней стройную девушку с горящими глазами и темными волосами. Быть красивым – значит думать о других больше, чем о себе.
– Следовательно, ты красива?
– Ты смеешься надо мной! Нет, я не красива. Я никогда себя таковой не считала. Но вот Тод очень красив. Между прочим, он управляет всем поместьем Мейденхолла. Он знает всех в лицо, ему известны их проблемы. Когда кто-то болеет, Тод следит, чтобы ему обеспечивали надлежащий уход. Он всегда старается поддержать тех, кому тяжело. А особое внимание он уделяет детям, потому что они не видят его уродства. – Эксия улыбнулась. – Они чувствуют его доброту. Тод очень хороший человек.
– Но он не любит Франческу.
– Никто из тех, кто ее хорошо знает, не любит Франческу, – с пренебрежением произнесла она. – Кроме тебя. Под маской ты видишь деньги. Как и все на свете.
– Франческа не заботится о людях, проживающих в поместье?
Джейми вспомнил, как сестры уверяли его, что он несет ответственность за жителей всех ближайших деревень. «Монтгомери владели этой землей веками, поэтому каких-то два года не лишают тебя ответственности за нее» – такова была их философия.
– Франческа даже не знает, как их зовут. Франческа хочет…
– Ну, и что же хочет Франческа?
– Ты опять пытаешься узнать у меня, как успешнее за ней ухаживать? Может, стоит посоветовать преподнести ей еще один букет маргариток? Полагаю, тебе надо запереть ее в комнате, доверху забитой этими цветами.
– Нет, я не спрашиваю, как ухаживать за ней. Я… – Да, о чем же он спрашивал ее? – Чего ты хочешь от жизни?
– Свободы, – без колебаний ответила Эксия. – Чтобы не жить взаперти. Чтобы иметь возможность идти куда хочу и когда хочу. – Она опять посмотрела на Джейми. – Ты был во Франции?
– Много раз.
Он улыбнулся. Его одежда все еще была влажной, он замерз, кожа под коркой грязи зудела, от чепрака, в который была укутана Эксия, воняло. Все это полностью лишало ситуацию малейшей доли романтики, однако у него было такое ощущение, будто…
Эксия уперлась руками ему в грудь и попыталась вырваться.
– Неужели ты собираешься соблазнить меня? – в ужасе спросила она. – Зачем ты так смотришь на меня? Сначала бедняжка Диана, потом дурочка Франческа и вот теперь я?
– Нет, естественно, нет, – устало проговорил Джейми. – Когда я рядом с тобой, мне следует облачаться в доспехи.
Он столкнул девушку с колен, причем сделал это гораздо резче, чем требовалось.
– Я могу посидеть здесь одна, – сердито заявила Эксия. – Тебе нет надобности оставаться со мной. Уверена, с Тодом все в порядке. У него не раз случались подобные приступы, и я всегда помогала ему. Нам с ним никто не нужен.
Джейми с такой силой сжал ее плечи, что она не могла шевельнуться.
– Вы любовники?
Поняв тщетность своих попыток сбросить его руки, Эксия сдалась.
– Нет, мы всего лишь друзья. Неужели это трудно предположить? Великая любовь к Франческе заставляет твою кровь бурлить с такой силой, что ты не допускаешь никаких иных чувств в отношениях между людьми?
– Я не люблю Франческу, и тебе это известно.
– Но ты собираешься жениться на ней.
– Я же сказал, что собираюсь жениться на ее деньгах. Для нас обоих это будет выгодный брак.
– Для нее – возможно, но ты станешь несчастным. Ты же знаешь, Франческа глупа.
– Моя лошадь тоже глупа, но я все равно люблю ее.
Эксия вздохнула:
– Это не мое дело, на ком ты женишься.
Джейми считал, что Мейденхолл не даст ему разрешения. Или надеялся на это?
– Я слышал, что отец Грегори Болингброка заплатил немалую сумму, чтобы заполучить ее наследство.
– Где ты это слышал?
– Каждый шаг наследницы Мейденхолла вызывает интерес у всей Англии. Полагаю, ее отец не примет меня в качестве зятя.
– Уверена, он будет доволен, если его дочь представят ко двору, – заметила Эксия.
– С какой стати Мейденхолл, предпочитающий брать с человека деньги за то, что тот женится на его дочери, а не давать ей приданое, примет с распростертыми объятиями обедневшего графа вроде меня?
– Потому что он любит свою дочь и позволит ей все, что она пожелает, – тихо проговорила девушка.
– Тот, кто ни разу не удосужился увидеться со своей дочерью, не может любить ее.
– Это неправда! – воскликнула Эксия. – Возможно, он очень сильно любит ее. Ты же не знаешь.
– Вероятно, – пожал плечами Джейми, озадаченный ее реакцией.
– Возможно, он запер ее, чтобы защитить, – настаивала Эксия.
– Даже королеву в детстве не оберегали так, как наследницу Мейденхолла. У заключенных больше свободы, чем у нее. Преступники… Что с тобой? – удивился он, когда она снова принялась вырываться.
– Со мной ничего. Не очень-то приятно говорить о родителях, которые не любят своих детей.
– О, – произнес Джейми. – Это из-за того, что сделал с Тодом его отец?
– Да, – прошептала девушка.
Ей не хотелось думать о том, что сказал Джейми. Она вообще старалась пореже размышлять на эту тему. Находясь в обществе Тода и Франчески, она часто упоминала отца. Но Джейми был абсолютно прав: она никогда не видела отца, никогда не держала его за руку, несмотря на то что они регулярно переписывались всю ее жизнь… Нет, ей не нравится думать об этом.
Вновь устроившись на коленях у Джейми, Эксия глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
– Что, по-твоему, сказал бы Перкин Мейденхолл, если бы я тайно обвенчался с его дочерью? – поинтересовался Джейми.
Уже дважды с того памятного вечера Франческа заговаривала о том, чтобы обвенчаться тайно.
Эксии нравились подобного рода вопросы, так как подразумевалось, что она знает своего отца. Тод часто спрашивал, как, по ее мнению, отреагировал бы Мейденхолл на то или на другое.
– Полагаю, – выйдя из задумчивости, ответила она, – Мейденхолл был бы доволен, если бы его дочь стала женой дворянина, но при условии, что ему не придется платить этому человеку.
Джейми мгновенно вспомнил о протекающей крыше замка и о жителях деревень, желавших вновь видеть Монтгомери своими землевладельцами.
– Ничего не платить?
