– Что? – тихо спросил Николас.
Даглесс старательно изобразила улыбку.
– Но в конце концов он подарил дочери бриллиантовый браслет, а меня попросил оплатить половину счетов.
Она отвела глаза и поэтому не сразу заметила, что Николас протягивает ей кольцо. Он перестал надевать кольца, заметив, что другие мужчины их не носят. В кольце сверкал изумруд размером с прибрежную гальку.
– Это еще зачем?
– Имей я доступ к тому, что принадлежит мне, осыпал бы тебя драгоценностями.
– Ты уже подарил мне брошь, – улыбнулась она, прижав руку к сердцу. Брошь была приколота к изнанке лифчика, потому что ее необычность и явная древность, несомненно, вызвали бы вопросы. – Ты и без того дал мне слишком много. Купил одежду и… и был так добр ко мне. Знаешь, время, проведенное с тобой, самое счастливое в моей жизни. Надеюсь, ты никогда не вернешься.
Сообразив, что сказала, Даглесс охнула и прижала ладонь к губам.
– Прости. Я не хотела. Конечно, ты должен вернуться. Вернуться к своей красавице жене… и… и получить от нее наследников, которым оставишь эти чудесные поместья. Ведь тебе не придется отдавать их в казну! Но ты понимаешь, что если доктор Нолман откроет нам имя доносчика, ты можешь в эту же минуту оказаться дома? Молниеносно. Ли называет имя, и ты исчезаешь. Пуф! И тебя уже нет.
– Завтра я буду знать. Захочет он сказать или нет, но завтра я все узнаю.
– Завтра, – повторила Даглесс, жадно глядя на него, словно пытаясь запомнить его тело, широкие плечи, плоский живот и мускулистые ноги. «Красивые ноги», как сказал сам Николас.
Она вспомнила, как он выходил из ванной, завернутый в полотенце.
– Что это? – сухо осведомился он, поднимая большой шоколадный квадрат.
– Пирожное, – пробормотала она, чувствуя себя последней дурой. Кого она обманывает? Да, он несколько раз ее поцеловал, но только когда она сама на него вешалась. И кстати, он вернулся с охоты в неправильно застегнутой рубашке. – Еда, – пояснила Даглесс. Похоже, она способна угодить ему только едой в пластиковой упаковке.
Ей так хотелось коснуться Николаса, что ныли пальцы. Но он, похоже, не питает к ней нежных чувств.
– Полагаю, нам пора, – сухо заметила она. – Скоро вернется Арабелла и захочет тебя видеть.
Она хотела встать, но Николас схватил ее за руку:
– Я лучше бы провел час с тобой, чем жизнь с Арабеллой.
Даглесс сглотнула неизвестно откуда взявшийся в горле ком, но снова села. Он правду говорит или просто ее утешает?
– Спой мне, пока я буду есть… это… – попросил он.
– Я не умею петь и не знаю песен. Как насчет истории?
– М-м… – промычал он, набив рот шоколадом.
Даглесс вдруг осознала, сколько историй было для него внове, историй, ставших частью ее культуры, историй, о которых он ничего не знал.
Она стала рассказывать о докторе Джекиле и мистере Хайде.
– У меня был такой кузен, – кивнул он и, прикончив последнее пирожное, к полному удивлению Даглесс, положил голову ей на колени.
– Если будешь продолжать так объедаться, скоро растолстеешь.
– Ты считаешь меня толстым? – удивился он, повернув голову и глядя на нее так нежно, что сердце девушки сильно забилось. Он, кажется, точно знал, какое производит на нее действие, и посмеивался над ней, но сам оставался совершенно равнодушен. Правда, стоило другому мужчине оказаться рядом с ней, как его интерес мигом пробуждался.
– Закрой глаза и веди себя прилично, – велела она, гладя густую, мягкую вьющуюся гриву его волос, и продолжала рассказывать историю за историей, пока Николас не заснул.
Солнце уже садилось, когда он открыл глаза и, не шевелясь, долго смотрел на нее.
– Нам пора.
– Да, – тихо согласилась она. – Сегодня вечером я попытаюсь узнать у Ли, кто тебя оклеветал.
Он неожиданно встал на колени перед Даглесс и прижал ладонь к ее щеке. Даглесс затаила дыхание при мысли о том, что он снова захочет ее поцеловать.
– Вернувшись в свое время, я буду думать о тебе, – пообещал он.
– И я тоже, – заверила она, кладя руку на его ладонь.
Отодвинувшись, он вынул из корзины кольцо с изумрудом, отдал девушке и сжал ее пальцы в кулачок.
– Николас, я не могу его взять. Ты и без того слишком много мне дал.
Их отсутствующие, полные грусти взгляды на миг скрестились.
– Я бы отдал это и все на свете, чтобы…
– Чтобы… – поторопила она.
– Чтобы взять тебя с собой.
Даглесс тихо ахнула.
Николас проклял себя. Ему не стоило это говорить. Не стоило вселять в нее надежду. Он не хотел ранить девушку, но при мысли о том, чтобы уйти одному, без нее, сердце пронзала невыносимая боль. Вскоре он узнает правду, и тогда придется возвращаться. Еще одна ночь. Самое большее, что у них осталось, – одна-единственная ночь.
Возможно, сегодня он уложит ее в свою постель. Их последняя ночь, проведенная в любви и экстазе.
«Нет!» – сказал он себе, глядя в ее глаза. Утонув в них. Он не может так с ней поступить! Не может оставить ее в слезах и тоске. Черт, да он не может поступить так с собой! Вернуться к бесчувственной, холодной жене. К пустышкам вроде Арабеллы… Но что поделать? Нет, лучше оставить ее нетронутой.
– Да, – ухмыльнулся он, – чтобы было кому мне готовить.
– Готовить? Ты хочешь, чтобы я стала твоей кухаркой? Ах ты, чванливый, тщеславный, несносный…
– Pillicock? – докончил он.
– Именно. Именно павлин
[11]
, – не расслышав, выпалила Даглесс. – Если воображаешь, что я отправлюсь в Средневековье, где нет водопровода, докторов и цирюльники рвут зубы, выламывая их из челюсти, только чтобы стряпать для тебя, я…
Он подался вперед, зарылся лицом в ее волосы и лизнул мочку уха.
– Я позволю тебе делить со мной постель.
Даглесс, оттолкнув его, разразилась тирадой о мужском самомнении, но тут же передумала. Ничего, она тоже умеет играть в подобные игры.
– Договорились. Я вернусь с тобой, чтобы стряпать, а по воскресеньям мы можем оставаться в постели. Или на столах. Как пожелаешь.
Николас отшатнулся. С лица мгновенно сбежала краска. Он молча принялся собирать остатки еды в корзину. Будь она его любовницей, Леттис разорвала бы ее в клочья.
– Николас, – робко пролепетала Даглесс, – я просто шутила.
Но он не взглянул на нее.
– Хорошо, я возьму кольцо, если ты так хочешь.
