Услышав шаги, он взглянул на нее, поднял бровь и тут же снова нагнулся над бумагами.
– Николас, ты не можешь не замечать меня. Мы должны поговорить. Ты просто обязан меня выслушать!
– Я занят. И не доводи меня своей бессмысленной болтовней.
– Бессмысленной болтовней?! – разозлилась она. – Мне необходимо сказать тебе что-то очень срочное!
Он взглядом велел ей замолчать и вернулся к своим вычислениям.
Даглесс тоже посмотрела на бумагу, но цифры не имели для нее никакого смысла. Половина римских, половина арабских… неудивительно, что ему так трудно их складывать.
Открыв маленький вышитый футляр, висевший на талии, она вынула калькулятор на солнечных батареях. Даглесс носила его с собой, потому что Гонория и другие дамы вечно считали швы в своей вышивке, чтобы не исказить рисунок. Приходилось им помогать. Но сейчас у нее дела поважнее, чем возиться с арифметикой.
Она молча положила калькулятор у руки Николаса.
– Вы с Китом куда-то уезжали? Не в Белвуд, случайно? Он показал тебе потайную дверцу? – допытывалась она.
– С лордом Китом, – подчеркнул он. – И это не твое дело. Ни он, ни я не твоя забота. И вообще, мадам, вам нечего делать в этом доме.
Но Даглесс продолжала стоять над ним, пытаясь придумать способ заставить выслушать себя. И тут Николас неожиданно схватил калькулятор и принялся яростно нажимать на клавиши, складывая цифры и не забывая о знаке «плюс». Потом нажал знак равенства и, даже не замечая, что делает, записал на бумаге итог.
– А теперь… – пробормотал он, принимаясь складывать второй столбец.
– Николас, – выдохнула она. – ты помнишь… Помнишь!
– Ничего я не помню! – рявкнул он, но тут же ошеломленно уставился на калькулятор в своей ладони. Он вдруг осознал, что каким-то образом воспользовался непонятной штукой… но не понимал, где успел этому научиться и вообще для чего она предназначена. Поэтому он, словно обжегшись, уронил калькулятор.
Для Даглесс же случившееся стало настоящим откровением. Значит, что-то из того, чему он научился в двадцатом веке, сохранилось в памяти. Еще четыре года до того, как он явится к ней. Четыреста лет до рождения Даглесс… Столько необычного произошло с ней, что она не посмела спросить, откуда он знает, как пользоваться калькулятором. Но если он запомнил этот маленький прибор, значит, запомнил и ее тоже.
Она медленно опустилась на колени перед ним и положила руку на плечо:
– Николас, ты все помнишь.
Николас хотел было отстраниться, но не смог. Да что такого в этой женщине? Ничего не скажешь, хорошенькая, но он видел несравненных красавиц. И уж конечно, характер у них был куда приятнее, чем у этой. Так почему… почему она не выходит у него из головы?
– Пожалуйста, – прошептала она, – не закрывай свой разум для моих слов. Не сопротивляйся! Ты должен помнить больше, чем позволяешь себе.
– Я ничего не помню, – твердо ответил он, глядя ей в глаза. Ему ужасно хотелось снять с нее жемчужную сетку и расплести косы.
– Помнишь. Иначе откуда тебе известно, как пользоваться калькулятором?
– Я не… – начал он, но тут же перевел взгляд на странную штуку, лежавшую поверх бумаг. Но он почему-то знал, как она называется. Знал, как ею пользоваться… знал, как складывать цифры. – Оставь меня! – бросил он, сбрасывая ее руку.
– Николас, пожалуйста, выслушай меня, – умоляюще повторила она. – Ты должен сказать, ездили вы в Белвуд или нет. Показал тебе Кит тайник? Это поможет нам определить, сколько времени осталось до того, как он… утонет. – До того, как Леттис прикажет его убить… – Может пройти несколько недель или даже месяцев, но если он уже показал тебе дверь… его гибель – вопрос нескольких дней. Пожалуйста, Николас, не молчи.
Но он вовсе не собирался позволять ей взять над ним верх. И в отличие от остальных домочадцев отнюдь не желал вымаливать ее милости. Еще день-другой, и она, глядишь, станет брать золотом за каждую новую песню. А матушка так очарована ею, что, пожалуй, даст ей это золото. И без того она осыпала эту девицу нарядами, веерами и забралась в сундуки с драгоценностями, чтобы одолжить ей подходящие украшения.
– Я не ведаю ни о каком тайнике, – солгал Николас. Несколько дней назад Кит показал ему потайную дверцу в Белвуде. И то, что эта ведьма знала обо всем, служило лишним доказательством того, что она не та, кем хочет казаться.
Даглесс уселась на корточки, раскинув вокруг себя зеленую атласную юбку, и облегченно улыбнулась.
– Вот и хорошо, – шепнула она. – Вот и хорошо.
Не хотелось думать, что Кит близок к гибели. Если он не утонет, может, у Леттис не будет возможности запустить в Николаса свои коготки и величайшая несправедливость будет предотвращена. И кроме того, если Кит будет спасен, может, ее пораньше отошлют в двадцатый век.
– Ты влюблена в моего брата? – выпалил Николас, глядя на нее сверху вниз.
– Он славный малый, – улыбнулась Даглесс, – но никогда не станет…
Она осеклась. Потому что едва не добавила: «Любовью моей жизни».
Глядя в синие глаза Николаса, она вспоминала ту ночь, когда они любили друг друга. Вспоминала смех и шутки, его неподдельный интерес к современному миру.
Даглесс не задумываясь протянула ему руку, и он, сам не сознавая, что делает, поднес ее пальцы к губам.
– Колин, – шепнула она.
– Сэр, – донесся голос с порога. – Прошу прощения.
Николас уронил ее руку, и Даглесс, поняв, что момент упущен, поднялась и одернула юбки.
– Ты скажешь мне о тайнике, верно? Нам нужно позаботиться о Ките, – тихо сказала она.
Николас даже не взглянул на нее. У этой женщины на уме только его брат! Она преследует его, терзает, мучит, но при этом, похоже, ничего к нему не испытывает. Думает о Ките…
– Иди, – пробормотал он и уже громче добавил: – Иди и пой свои песни другим. Меня на это не возьмешь. И захвати с собой это.
Он уставился на калькулятор с таким отвращением, словно перед ним был сам дьявол.
– Оставь себе. Он тебе пригодится.
– Я не знаю, как им пользоваться, – отрезал он.
Даглесс со вздохом взяла калькулятор и вышла из комнаты. До сих пор все ее попытки поговорить с Николасом терпели неудачу. Правда, теперь она понимала, что он таким образом защищает свою семью от зла.
Она невольно улыбнулась при этой мысли. Николас, которого она любила так сильно, по-прежнему ставит на первое место родных. Он и тогда хотел вернуться в шестнадцатый век, чтобы спасти честь семьи.
Вот таким она его любила. И пусть на первый взгляд он со своими бесчисленными похождениями действительно казался тем повесой и распутником, каким рисовала его история. Конечно, она глубоко переживала его гнев и неприязнь по отношению к ней, тем более что остальным домочадцам она пришлась по душе. Но под всем наносным скрывался тот человек, которого она полюбила. Человек, который привык заботиться о родных и доме.
