– Ты долго просматривала рисунки? – спросил он, жуя.
– Нет. Только и успела развернуть один. Когда собираешься начать строительство?
– Это просто глупое увлечение. Кит…
Он замолчал и улыбнулся.
Даглесс угадала, о чем думает Николас. Сегодня он едва не потерял брата.
– Кит здоров? – пробормотал он.
– Абсолютно. Куда здоровее тебя. Он не потерял столько крови, что ею можно наполнить то озеро, откуда его извлекли.
Когда она вытирала его губы салфеткой, он поймал ее руку и поцеловал кончики пальцев.
– Если я не умру, как и мой брат, буду обязан тебе жизнью. Чем я могут тебе отплатить?
«Любовью, – едва не выпалила Даглесс. – Влюбись в меня, как в первый раз, смотри на меня глазами любви, и в этом случае я готова навсегда остаться в шестнадцатом веке. Откажусь от машин, настоящих ванных комнат, если ты снова полюбишь меня».
– Мне ничего не нужно, – ответила она вслух. – Я хочу лишь, чтобы вы оба были здоровы и все кончилось хорошо.
Она поставила пустую миску на стол.
– Тебе следует больше спать. Рана лучше заживает во сне.
– Я уже выспался. Останься и развлеки меня.
Даглесс поморщилась:
– У меня закончились все развлечения. Нет той игры, в которую я бы не сыграла, или песни, которую не вытащила из памяти. Боюсь, что мои запасы истощились.
Николас улыбнулся ей. Иногда он не понимал ее слов, но почти всегда улавливал смысл.
– Почему бы тебе не развлечь меня? – заметила она, поднимая рисунок. – Расскажи мне об этом.
– Нет, – поспешно отказался он. – Убери!
Он стал подниматься, но Даглесс толкнула его назад, на подушки.
– Николас, осторожно, швы лопнут! Не делай резких движений! И перестань сверлить меня глазами! Я все знаю о твоей любви к архитектуре. Когда ты явился ко мне в будущее, постройка Торнуик-Касл уже началась.
Она едва не рассмеялась при виде его растерянной физиономии.
– Откуда ты знаешь, что я предназначал это для Торнуик-Касл?
– Говорю же, ты сам мне все рассказал. Прошло уже четыре года, но ты успел построить почти половину. Только замок не был завершен, потому что ты… тебя…
– Казнили, – докончил Николас, впервые приняв ее слова всерьез. – Прошу, расскажи мне все!
– С самого начала? Но это займет много времени.
– Теперь, когда Кит в безопасности, время у нас есть.
«До тех пор, пока Леттис не завладеет тобой», – подумала Даглесс.
– Я сидела в ашбертонской церкви и плакала, и…
– Почему ты плакала? Почему оказалась в Ашбертоне? И ты не можешь рассказывать такую длинную историю стоя. Нет, не сюда. Садись здесь. – Он похлопал по краю кровати.
– Николас, мне нельзя быть в одной постели с тобой.
При мысли о том, что он так близко, сердце забилось сильнее.
– Знаешь, – улыбнулся он, открыв глаза, – я видел… тебя во сне. Ты находилась в чем-то вроде белого ящика, но сверху лилась вода, и ты была совсем голая.
Он оглядел ее сверху вниз, словно плотная парча халата была совсем прозрачной.
– Не верится, что ты всегда стеснялась меня.
– Не всегда, – хрипло призналась она, вспомнив, как они вместе мылись в душевой кабинке, «белом ящике» его сна. – Была ночь, когда мы не стеснялись друг друга. И на следующее утро тебя у меня отняли. И теперь я боюсь, что стоит прикоснуться к тебе, как меня вернут в мое время. А пока я не могу уйти. Мне нужно многое еще сделать.
– Многое? Ты знаешь, кто еще умрет? Моя мать? Или Кит по-прежнему в опасности? – встревожился он.
Она нежно улыбнулась. Ее Николас. Ее чудесный Николас, который всегда думает сначала о других и только потом – о себе.
– Нет. На этот раз в опасности ты.
– О, чепуха! – отмахнулся он. – Я вполне способен позаботиться о себе!
– Черта с два! Не будь здесь меня, ты, возможно, потерял бы руку или умер бы от заражения крови! Стоит одному из тех идиотов, которых вы называете врачами, коснуться этого пореза грязными лапами, и – фюить! Ты уже мертвец. Конечно, в тот раз этого не произошло, но все же…
Николас недоуменно пожал плечами:
– Твои речи странны и непонятны. Иди сюда. Сядь и расскажи мне все. – Но, видя, что Даглесс не двинулась с места, он тяжело вздохнул. – Клянусь честью, что не коснусь тебя.
– Ладно, – согласилась она, чувствуя в душе, что может доверять ему больше, чем себе самой.
Подойдя к другому краю кровати, она поднялась по маленькой лесенке, поскольку перина находилась в нескольких футах от пола, и утонула в мягком пуху.
– Почему ты плакала в церкви? – тихо спросил он.
Нужно отдать Николасу должное: слушать он умел. И не только. Он вытягивал из нее те сведения, которые она вовсе не хотела ему открывать. Кончилось тем, что Даглесс рассказала ему все насчет Роберта.
– Ты жила с ним без благословения церкви? И твой отец не убил похитителя?
– В двадцатом веке все по-другому. У женщин есть свободный выбор, и отцы не имеют власти над взрослыми детьми. В моем времени мужчины и женщины равны.
– А по-моему, там все еще правят мужчины, – фыркнул Николас, – ибо этот человек получал от тебя все, что хотел, и не сделал тебя своей женой. Не делил с тобой свои богатства, не требовал, чтобы его дочь тебя уважала. Хочешь сказать, это был твой свободный выбор?
– Я… видишь ли… на самом деле все было не совсем так. Чаще всего Роберт был очень добр ко мне. И у нас были свои счастливые минуты. Неприятности начинались только с появлением Глории.
– О, если бы красивая женщина давала мне все, а я взамен отделывался бы, как ты говоришь, «счастливыми минутами», наверняка тоже был бы крайне благодарен ей. Неужели все женщины твоего времени так дешево себя ценят?
– Ты не понимаешь. Тут нет ничего дешевого. Почти все парочки живут вместе до брака. Хотят проверить друг друга на совместимость. И кроме того, я думала, что Роберт собирается сделать мне предложение, но вместо этого он купил… – Она осеклась. Слова Николаса заставили ее осознать, как мало она себя ценила. – Говорю же, ты ничего не понимаешь. Люди двадцатого века совсем другие.
– Хм-м… ясно. Женщины больше не хотят от мужчин уважения. Им нужны «счастливые минуты».
– Ну разумеется, хотят. Просто…
Она не знала, как объяснить отношения с Робертом человеку шестнадцатого века. По правде говоря, пожив немного во времена Елизаветы, она ясно увидела, как дешево ценила себя, живя с мужчиной вне брака. Конечно, и брак не гарантия того, что муж будет тебя уважать, но почему она не восстала против Роберта? Не спросила, как он смеет обращаться с ней подобным образом? Не отказалась оплачивать половину стоимости билета Глории? Не заявила, что у нее слишком много своих дел, чтобы относить его вещи в химчистку?
