Теперь Даглесс казалось, что она всю жизнь старалась угодить окружающим, но так и не сумела.
Отец твердил, что она все делает правильно, но стоило Даглесс вспомнить об успехах сестер, как сразу становилось ясно: ей необходимо совершить нечто грандиозное. Роберт как раз и был попыткой произвести впечатление на семью. Может, Роберт, выдающийся хирург, и был самой большой наградой!
Но Николас спас ее. Не так, как он считал. Не потому, что вытолкал Роберта за дверь. Нет, Даглесс спасло его уважение. Благодаря ему Даглесс стала видеть себя его глазами. Думая о том, что случилось с ней, Даглесс очень сомневалась, что сестры справились бы с ситуацией так же ловко, как она. Все они были такими благоразумными и хладнокровными, что, вероятнее всего, просто вызвали бы полицию при виде человека в латах, да еще утверждающего, что он явился прямиком из шестнадцатого века. Ни у одной не хватило бы сострадания, чтобы пожалеть бедного безумца.
– Почему ты улыбаешься? – тихо спросил Николас.
– Я думала о сестрах. Они просто идеальны. В них не найдешь ни единого недостатка, но я только сейчас поняла, что и совершенство может иногда быть немного одиноким. Я стараюсь угодить людям, но, полагаю, есть вещи и похуже. Наверное, мне просто следует правильно выбрать, кому угождать.
Николас, очевидно сбитый с толку ее словами, взял ее руку и принялся целовать ладонь.
– Но я доволен всем, что ты делаешь.
Даглесс резко отдернула руку.
– Мы не должны… касаться друг друга, – пролепетала она, запинаясь.
– Но мы уже коснулись друг друга, не так ли? – шепнул он, глядя на нее сквозь ресницы. – Я помню, что уже видел тебя. Помню, как дотрагивался…
– Да… так и было, – кивнула Даглесс.
Они были одни, на широкой кровати, и в комнате стоял полумрак, в котором слабо светились огоньки трех свечек.
– Но в таком случае не имеет значения, если мы снова коснемся друг друга, – уверял он, протягивая руки.
– Нет, – едва не заплакала она. – Нам нельзя. Иначе я сразу же вернусь в свое время.
Николас не придвинулся ближе, хотя сам не понимал, почему остановился. Но он ощущал, что она говорит правду. Раньше женское «нет» никогда его не останавливало… наверное, потому, что вскоре становилось ясно: под словом «нет» подразумевалось нечто совершенно иное. Но сейчас, когда в его постели очутилась самая желанная на свете женщина, он отчего-то верил каждому ее слову.
Николас лег на подушки и вздохнул.
– Я слишком слаб, чтобы на что-то решиться, – признался он.
Даглесс рассмеялась:
– Ну да, конечно, и если ты этому веришь, я, пожалуй, продам тебе землю во Флориде.
Николас, поняв смысл шутки, тоже улыбнулся.
– Тогда сядь поближе и расскажи мне о твоем времени и о том, что мы там делали.
Он поднял здоровую руку, и Даглесс почти против воли придвинулась к нему.
Николас притянул ее к себе и обнял. Она попыталась оттолкнуть его, но тут же вздохнула и прильнула к его голой груди.
– Мы купили тебе одежду, – объяснила она, улыбаясь воспоминаниям. – И ты набросился на бедного продавца, потому что цены были слишком высоки. А потом мы пошли пить чай. Ты полюбил чай с первого глотка. А дальше… дальше мы нашли тебе пансион… Это было той ночью, когда ты нашел меня под дождем.
Николас слушал ее вполуха. Он еще не знал точно, поверил ли ее истории о прошлом и будущем, зато отчетливо помнил это соблазнительное тело в своих объятиях.
Она объясняла, что он, похоже, способен «слышать» ее. И что не совсем понятно, как это получается. Но когда она впервые пришла в ашбертонскую церковь и заплакала на его могиле, он явился к ней из шестнадцатого века. Она «позвала» его из заброшенного сарая под дождем. И он снова пришел. А когда она, в свою очередь, оказалась в шестнадцатом веке, он был так груб с ней и едва согласился довезти до дома и к тому же посадил на крестец лошади. Позже, сидя в убогой комнатушке, она снова «позвала» его.
Николас не нуждался в дальнейших объяснениях, ибо, похоже, всегда чувствовал то, что чувствует она. Теперь, когда она лежала в его объятиях, зарывшись лицом в плечо, вместе с чувством довольства он ощущал и ее сексуальное возбуждение. Он никогда еще не желал ни одну женщину так отчаянно, как эту, но что-то его останавливало.
Даглесс говорила о поездке в Белвуд и о тайнике, который показал Николас.
– После этого я поверила тебе, – пояснила она. – Не потому, что ты знал об этой потайной дверце. Потому, что ты был так оскорблен и обижен тем, что мир запомнил твои промахи вместо всего сделанного тобой добра. В двадцатом веке никто не знал, что именно ты создал Торнуик-Касл. Но доказательств никаких не осталось.
– Я не ремесленник. И не…
Она взглянула на него:
– Говорю же, наш мир совсем другой. Там ценят таланты.
Вместо ответа он осторожно приподнял ее подбородок и нежно поцеловал. И тут же в страхе отстранился. Ее глаза были закрыты, а тело, прижимавшееся к нему, казалось мягким и податливым. Он знал, что в эту минуту может взять ее, и все-таки что-то его останавливало. Отняв руку от ее подбородка, он обнаружил, что дрожит, как мальчишка с первой женщиной. Правда, со своей первой женщиной он и не думал трусить. Наоборот, ему не терпелось ею овладеть.
– Что ты делаешь со мной? – прошептал он.
– Не знаю, – хрипло выдавила Даглесс. – Думаю, мы были предназначены друг для друга. И хотя между нами лежат четыреста лет, мы все равно предназначены друг для друга.
Он провел ладонью по ее щеке, шее, плечу…
– И все же мне нельзя любить тебя? Нельзя снять одежды с твоего тела и целовать твои груди, ноги, целовать…
– Николас, пожалуйста, – попросила она, вырываясь. – Мне и без того трудно. Пойми, в двадцатом веке мы были вместе, но только пока не легли в одну постель. После этого ты исчез. Прямо из моих объятий. Но теперь ты снова со мной, и я не хочу потерять тебя во второй раз. Мы можем проводить вместе время, можем говорить и вообще можем быть друзьями во всех отношениях… кроме физических. Если, конечно, ты хочешь, чтобы я осталась с тобой.
Николас почему-то отчетливо ощущал боль, которую причиняла Даглесс их разлука, но в этот момент так желал ее, что все остальное не имело значения.
Даглесс по глазам разгадала его замыслы и, когда он попытался наброситься на нее, ловко скатилась с кровати.
– Хотя бы один из нас должен сохранять ясную голову. Кроме того, тебе нужно немного отдохнуть. Завтра еще потолкуем.
– Не хочу я ни о чем толковать, – угрюмо буркнул он.
Даглесс, смеясь, припомнила все, что она когда-то выделывала, чтобы завлечь его. Но теперь ей не нужны высокие каблуки!
– Завтра, любовь моя. А сейчас я должна идти. Уже почти рассвет, поэтому я должна встретиться с Люси, и…
