Мэри смутилась, но решила обратить все в шутку и поспешила ответить:
– Я говорила Фреду много всяких колкостей – мы ведь с ним играли детьми.
– Вы, по его словам, сказали, что он будет одним из тех нелепых священников, которые делают смешным все духовное сословие. Право же, это замечено так остро, что я и сам был немножко задет.
Кэлеб засмеялся.
– Свой язычок она унаследовала от тебя, Сьюзен, – сказал он не без удовольствия.
– Только не его несдержанность, папа, – поторопилась возразить Мэри, боясь, что ее мать рассердится. – И Фред поступил очень нехорошо, пересказывая мистеру Фербратеру мои дерзости.
– Ты правда говорила не подумав, девочка, – сказала миссис Гарт, в глазах которой неуважительное замечание по адресу тех, кто был облечен достоинством сана, было серьезнейшим проступком. – Мы не должны меньше почитать нашего священника оттого, что причетник соседнего прихода смешон.
– Но кое в чем она права, – возразил Кэлеб, стремясь воздать должное проницательности Мэри. – Из-за одного плохого работника не доверяют всем, кто трудится вместе с ним. Судят-то целое, – добавил он, опустил голову и смущенно зашаркал ногами по полу, потому что его слова не могли угнаться за мыслями.
– Да, конечно, – с улыбкой поддержал его мистер Фербратер. – Показывая себя достойными презрения, мы располагаем людей к презрению. Я всецело разделяю точку зрения мисс Гарт, даже если и сам не без греха. Но если говорить о Фреде Винси, то у него есть некоторое извинение: надежды, которые обманчиво внушал ему старик Фезерстоун, дурно влияли на него. А потом не оставить ему ни фартинга – в этом есть поистине нечто дьявольское. Но у Фреда достало выдержки не касаться этого. Больше всего его гнетет мысль, что он утратил ваше расположение, миссис Гарт. Он полагает, что вы никогда не возвратите ему своего доброго мнения.
– Фред меня разочаровал, – решительно сказала миссис Гарт. – Но я с удовольствием опять буду думать о нем хорошо, если он даст мне основания для этого.
Тут Мэри встала, позвала Летти и увела ее из комнаты.
– Когда молодые люди сожалеют о своих проступках, их надо прощать, – сказал Кэлеб, глядя, как Мэри закрывает за собой дверь. – И вы правы, мистер Фербратер, в старике сидел настоящий дьявол. Мэри ушла, и я вам кое-что расскажу. Об этом знаем только мы с Сьюзен, и вы уж никому не говорите. В ту самую ночь, когда старый негодяй умер, Мэри сидела с ним одна, и он потребовал, чтобы она сожгла какое-то его завещание. Деньги ей предлагал из своей шкатулки, лишь бы она послушалась. Только Мэри, вы понимаете, сделать этого не могла – не хотела открывать его железный сундук, ну, и остальное тоже. Но, видите ли, сжечь-то он хотел это последнее завещание. Так что сделай Мэри по его, Фред Винси получил бы десять тысяч фунтов. Старик в последнюю минуту хотел-таки о нем позаботиться. Это очень мучает бедную Мэри. По-другому сделать она не могла и поступила правильно, но у нее, говорит она, такое чувство, будто она, защищаясь от нападения, ненароком разбила чужую дорогую вещь. Я ее понимаю и с радостью как-нибудь помог бы мальчику, а не держал бы на него сердца за этот его вексель. А как вы полагаете, сэр? Сьюзен со мной не согласна. Она говорит… Да ты сама скажи, Сьюзен.
– Мэри не могла бы поступить иначе, даже если бы знала, какие последствия это будет иметь для Фреда, – объявила миссис Гарт, подняв голову от шитья и повернувшись к мистеру Фербратеру. – А она ничего не знала. Мне кажется, если, поступая правильно, мы невольно причиним кому-нибудь вред, это не должно лежать бременем на нашей совести.
Священник ответил не сразу, и ей возразил Кэлеб:
– Это ведь просто чувство. Девочка мучается, и я ее понимаю. Вот заставляешь лошадь пятиться и вовсе не хочешь, чтобы она наступила на щенка, а случится такое, и до того на душе скверно!
– Я уверен, что миссис Гарт в этом с вами согласна, – заметил мистер Фербратер, о чем-то раздумывая. – Бесспорно, такое чувство – я имею в виду, по отношению к Фреду – нельзя назвать ошибочным, или, вернее, неоправданным, хотя никто не вправе искать его, а тем более требовать.
– Только ведь это секрет, – сказал Кэлеб. – Вы Фреду ничего не говорите.
– Ну, разумеется. Но я сообщу ему приятную новость – что ваши дела поправились и вы можете обойтись без денег, которых из-за него лишились.
Мистер Фербратер вскоре ушел и, увидев Мэри с Летти среди яблонь, направился к ним попрощаться. Закатное солнце золотило яблоки в редкой листве на старых корявых сучьях, и сестры являли собой очаровательную картину – Мэри в светло-зеленом ситцевом платье с черными лентами держала корзину, а Летти в выцветшем нанковом платьице подбирала паданцы и складывала их туда. Если вы хотите живо представить себе, как выглядела Мэри, то присмотритесь завтра к потоку прохожих на улице, и десять против одного, что вы вскоре увидите лицо, совсем такое, как у нее. Не ищите ее среди тех дочерей Сиона
[144]
, что надменны и ходят, подняв шею и обольщая взорами, и выступают величавой поступью, – пусть они идут своей дорогой, а вы остановите взгляд на невысокой, смуглой, плотно сложенной молодой женщине, которая ступает уверенно, но спокойно и смотрит по сторонам, не ожидая ответных взглядов. Если у нее широкое лицо, квадратный лоб, густые брови и кудрявые черные волосы, чуть лукавый взгляд и губы, которые прячут тайну этого лукавства, а все прочие черты совсем не примечательны, то эту непритязательную, хотя и приятную на вид молодую особу можно счесть портретом Мэри Гарт. Если вы заставите ее улыбнуться, она покажет вам безупречно ровные зубки; если вы ее рассердите, она не повысит голоса, но вы услышите достойную отповедь; если вы окажете ей услугу, она никогда ее не забудет.
Этот невысокий священник в отлично вычищенном ветхом сюртуке, красивый, с живым и умным лицом, внушал Мэри уважение и симпатию, как ни один из немногих знакомых ей мужчин. Она ни разу не слышала, чтобы он сказал глупость, хотя знала, что он позволяет себе неблагоразумные поступки. Возможно, глупые слова, по ее мнению, заслуживали большего осуждения, чем самые неблагоразумные поступки мистера Фербратера. Во всяком случае, как ни странно, вполне зримые недостатки его, как духовного лица, никогда не вызывали у нее того возмущения и презрения, с какими она говорила о тени, которую предположительно должен был бы бросить на сан священника Фред Винси. Подобная непоследовательность мышления, полагаю, бывает свойственна и более зрелым умам, чем ум Мэри Гарт, – беспристрастность мы храним для абстрактных добродетелей и пороков, каких вживе никогда не наблюдаем. Возьмется ли читатель отгадать, который из этих двух столь несхожих людей вызывал у Мэри женскую нежность – тот, с кем она была особенно строга, или другой?
– Не хотите ли что-нибудь передать через меня старому товарищу ваших детских игр, мисс Гарт? – спросил священник, беря из корзинки, которую она ему протянула, большое душистое яблоко и опуская его в карман. – Может быть, вы хотите смягчить свой суровый приговор? Я сейчас увижусь с ним.
