– Мне очень жаль, – вот все, что он выдавил из себя. Но мистер Гарт уже смягчился.
– Не надо падать духом, Фред, – проговорил он, успокоившись. – Каждый может научиться писать. Я без посторонней помощи овладел этим уменьем. Возьмись за дело прилежно, сиди по ночам, если не хватит дня. Не станем спешить, мой мальчик. Пока ты учишься, Кэлем по-прежнему будет вести счетные книги. А сейчас мне пора, – сказал Кэлеб, вставая, – расскажи о нашем уговоре отцу. Знаешь, когда ты станешь писать как следует, это поможет мне сэкономить жалованье, которое я выплачиваю Кэлему; потому я смогу тебе назначить восемьдесят фунтов в первый год, а впоследствии больше.
Фред открылся родителям, и их отклик на его признание поразил его и запомнился надолго. Прямо из конторы мистера Гарта он направился на склад, ибо безошибочное чутье подсказало ему, что огорчительное сообщение приличнее всего преподнести отцу как можно более лаконично и сдержанно. Да и серьезность его намерений станет более очевидной, если беседа с отцом состоится в деловой обстановке, а наиболее деловитым тот бывал в конторе склада.
Фред прямо приступил к делу и коротко объявил, что предпринял и что намерен предпринять, а под конец выразил сожаление, что ему приходится разочаровывать отца, в чем винил только себя. Сожаление было искренним и подсказало Фреду сильные и простые слова.
Мистер Винси выслушал его с глубоким изумлением, не проронив ни звука, и эта несвойственная его вспыльчивому нраву молчаливость свидетельствовала о незаурядном душевном волнении. Дела в тот день не ладились, и суровая складка у его губ обозначилась еще отчетливее. Когда Фред замолчал, последовала почти минутная пауза, во время которой мистер Винси спрятал в ящик стола счетную книгу и резко повернул ключ. Затем в упор взглянул на сына и сказал:
– Итак, вы наконец-то приняли решение, сэр?
– Да, отец.
– Прекрасно, будь по-вашему. Мне больше нечего сказать. Вы пренебрегли полученным вами образованием и опустились на общественной лестнице ступенькой ниже, хотя я предоставил вам возможность подняться вверх; ну что ж.
– Меня очень огорчает наше несогласие, отец. По-моему, можно оставаться джентльменом как в сане священника, так и выполняя избранное мною дело. Но я благодарен вам за все ваши заботы.
– Прекрасно; мне больше нечего сказать. Надеюсь только, ваш собственный сын когда-нибудь лучше отплатит вам за потраченные на него труды.
Его слова больно задели Фреда. Отец воспользовался тем сомнительным преимуществом, каким пользуется каждый из нас, когда, став жертвой обстоятельств, считает, что пожертвовал всем. В действительности планы мистера Винси, связанные с будущностью сына, отличала немалая доля спеси, легкомыслия и эгоизма. Тем не менее вызвать разочарование отца – проступок немаловажный, и Фред склонился под тяжестью его гнева.
– Надеюсь, вы не возражаете, сэр, против моего дальнейшего пребывания в доме, – сказал он, поднявшись и собираясь уходить, – мне назначено достаточное жалованье, чтобы оплачивать мой стол, и, разумеется, я так и сделаю.
– К черту стол! – воскликнул мистер Винси, которого сразу же привела в чувство возмутительная мысль, что Фред может перестать кормиться в родительском доме. – Разумеется, твоя мать захочет, чтобы ты остался. Но лошади я, как понимаешь, теперь не буду для тебя держать, и своему портному, будь любезен, плати сам. Теперь, когда костюмы тебе станут шить на твой же счет, их, вероятно, будет прибавляться хоть штуки на две меньше в год.
Фред медлил, он еще не все сказал. Наконец он решился.
– Надеюсь, вы пожмете мне руку, отец, и простите огорчение, которое я вам доставил.
Мистер Винси метнул снизу вверх быстрый взгляд на сына, подошедшего к его стулу, затем протянул руку, торопливо пробормотав:
– Ладно, ладно, хватит об этом.
Разговор и объяснение с матерью заняли гораздо больше времени, но миссис Винси осталась безутешной, ибо, в отличие от мужа, которому не приходила в голову такая мысль, она тотчас же представила себе, что Фред, несомненно, женится теперь на Мэри Гарт, что жизнь ее отныне омрачится постоянным присутствием Гартов и всего гартовского, а ее милый мальчик, красивый, изящный (у кого еще в Мидлмарче есть такой сын?), приобретет свойственную этому семейству заурядную внешность и небрежную манеру одеваться. Ей казалось, Гарты коварно заманили ее бесценного Фреда в ловушку, но распространяться по этому поводу она не смела – Фред при малейшем намеке сразу на нее «набрасывался». Кроткий нрав не позволял ей гневаться, но ее душевному спокойствию был нанесен удар, и в течение нескольких дней, едва взглянув на Фреда, миссис Винси принималась плакать, словно ей напророчили о нем нечто зловещее. К ней, быть может, быстрее бы воротилась привычная веселость, не предупреди ее Фред, что не следует вновь касаться больного вопроса в разговорах с отцом, коль скоро тот согласился с решением сына и простил его. Если бы мистер Винси с яростью обрушился на Фреда, мать, разумеется, не удержалась бы и вступилась за своего любимца. И лишь в конце четвертого дня муж сказал ей:
– Люси, голубушка, не надо так убиваться. Ты всегда баловала мальчика, так уж балуй его и впредь.
– Я еще ни разу так не огорчалась, Винси, – ответила супруга, и ее нежная шейка и подбородок вновь затрепетали от сдерживаемых слез. – Разве только когда он болел.
– Будет тебе, будет, не унывай. С нашими детками не обойтись без волнений. Так приободрись же, хотя бы ради меня.
– Хорошо, – сказала миссис Винси, вдохновленная этой просьбой, и слегка встряхнулась, словно птичка, оправляющая взъерошенные перышки.
– Стоит ли так тревожиться из-за одного, – сказал мистер Винси, желая одновременно и утешить спутницу жизни, и поворчать. – Кроме Фреда, у нас есть и Розамонда.
– Да, бедняжка. Я, конечно, очень горевала из-за ребенка, но Рози справилась с собой, держится молодцом.
– Что ребенок! Лидгейт испортил отношения с пациентами и, как я слышал, влезает в долги. Не сегодня-завтра ко мне явится Розамонда и будет жаловаться на их бедственное положение. Только денег им моих не видать, нет уж. Пусть его родня помогает. Мне никогда не нравился этот брак. Но что толку говорить об этом. Позвони, пусть принесут лимоны, и не будь такой унылой, Люси. Завтра я повезу вас с Луизой в Риверстон.
Глава LVII
Лишь восемь было им, и книга эта
В их души чувства новые влила.
Так почка пробуждается, согрета
Благой волной весеннего тепла.
С ней к ним чудак Бредуордин явился
[186]
,
И верный Эван Дху, и Вих Иан Вор.
Мирок их детства вдруг преобразился
В чудесный край утесов и озер.
