Лошадку искали всей группой. Только одна Катя знала, где ее сокровище спрятано. И чем громче Вика топала ногами, чем чаще выкрикивала воспитательница; «Дети ищем! Все ищем!» — тем сильнее росла в Кате уверенность, что лошадку надо спасти.
В тот день она ушла домой напуганная, но счастливая.
Лошадку в спальне за ножкой одной из кроватей никто не нашел.
Глядя в зеркала, Катя словно заново переживала все чувства и эмоции того дня.
Но вот в зеркалах возникла детская комната, красивая, в точности как у Барби. На кровати лежала Вика, зарывшись лицом в подушку. Она больше не кричала, не рыдала в голос, а тихо всхлипывала. Рядом с ней сидела мать и гладила по спине, бормоча:
— Ее обязательно найдут, крошечка! Обязательно!
— Мамочка, Линда всегда спит на моей подушке, всегда, каждую ночь. — Девочка провела рукой по огромному множеству игрушек у изголовья, шепча: Натали, Крошка, Роджер, Ник, Бабочка, Люси, Кротик, Пес, Винни — все они должны быть со мной. Они меня охраняют.
— Детонька, я буду тебя сегодня охранять, хорошо?
— Я не могу без нее жить, — тихо сказала Вика. Искренно и горько. Совсем не так она разговаривала в садике. Там она чаще молчала, играя со своей армией неприкосновенных игрушек, или кричала, если кто-то ей мешал.
Мать вышла из комнаты, но вскоре вернулась и с сияющей улыбкой воскликнула:
— А знаешь, что говорит папа? Он знает, где сейчас Линда, и обещал привести ее домой!
— Правда? — встрепенулась Вика, ее огромные глаза были полны надежды. — О, мама, я отругаю Линду, и она больше никогда не пойдет со мной в садик!
Катя смотрела в зеркала, не понимая, почему тот случай — наивная детская зависть — так важен?
В зеркалах отражалась все та же комната — внутри нее шло время. Мать читала девочке книжку с красивыми картинками. А Вика нетерпеливо ерзала и то и дело подбегала к окну. Сперва за ним было светло, но с каждый разом, когда отодвигалась занавеска, становилось все темнее и темнее.
— Мама, а куда пошел папа? Линда очень далеко ускакала?
Та нервно посматривала на часы, повторяя:
— Он скоро придет.
У Кати в ушах эта фраза прозвучала тысячу раз, прежде чем ее охватило страшное чувство горя и раскаяния.
Отец Вики не вернулся. И девочка не пришла на следующий день в садик. Некоторые из детей шутили, мол, она перешла в другой садик, где не воруют лошадей.
Катя увидела в зеркалах знакомый перекресток, у поребрика лежал мужчина с неестественно вывернутым телом. Под его головой растеклась темная лужа крови, а возле руки валялась пластмассовая коробка с белой лошадкой.
Изображение изменилась. Катя увидела себя. Она много раз проходила мимо той самой кровати, за ножку которой спрятала лошадь, но так и не осмелилась посмотреть, там ли она.
А через несколько дней нянечка, протирая пыль под кроватями, нашла лошадку и бросила в коробку к другим игрушкам.
Катя ни разу с ней не играла.
Зеркала показали больничную палату, на койке лежала бледная осунувшаяся женщина — мать Вики. Девочка сидела рядом, возле нее стоял пакет с игрушками; какие-то из них сидели на коленях Вики, какими-то она обложила тело матери.
— Они умеют лечить, — сказала девочка. — Мамочка, а что такое слабее сердце?
Катя хотела зажмуриться, но у нее не получилось, слезы душили ее.
Отражение в зеркалах помутнело, в них снова возникла комната, похожая на игровую в детском саду.
Вика, одетая в штанишки и вязаную кофту, сидела в углу, обнимая свои игрушки. Какие-то из них уже были у других детей, они их кидали, пинали. Двое мальчиков подбежали к девочке и потянули к себе ее плюшевую собаку. Лапа игрушки оторвалась — из нее полез белый наполнитель. Глаза Вик распахнулись, она в страхе закричала и потеряла сознание. Мальчики забрали собаку и убежали. А девочка осталась лежать без чувств. Другой мальчик приблизился, потрогал ее бесчувственное тело носком потертого ботинка и, схватив красивого желтого зайца, пританцовывая, побежал играть.
Потом пришла женщина, одетая в темное, она присела возле девочки и похлопала ее по щекам. Когда же та очнулась, потянула ее за руку из комнаты.
Вика закричала:
— Мои игрушки! Отдайте! У них мои игрушки!
— Здесь все общее! — сухо сказала женщина.
— Но они должны быть со мной! — заплакала девочка. — Они должны… мама никогда не поправится, если я не приду к ней с ними со всеми! Мои игрушки волшебные, как вы не понимаете?!
Женщина раздраженно посмотрела на нее:
— Твоя мама умерла, мы же уже говорили об этом!
Катя крепче обхватила шею Ягуара, плотнее прижимаясь щекой к мягкой шерсти.
Девушка оцепенела от страха и потрясения. Она никогда не играла с той лошадкой. Ей и лошади-то никогда не нравились. Но увидев, как с ней играет Вика, она не могла перестать думать об этой игрушке. Та казалась ей особенной, поистине волшебной. В действительности же — это Вика своей всепоглощающей любовью сделала ее особенной. А бросили прекрасную лошадку в коробку к другим игрушкам и магия исчезла.
Катя плакала. Она никогда не задумывалась, какой бессмысленный совершила поступок. Оказалась достаточно смелой, чтобы украсть и спрятать, но слишком эгоистичной, упрямой, чтобы вовремя признаться, слишком трусливой, чтобы получить удовольствие от своего дурного поступка — довести начатое до конца, и слишком поверхностной, чтобы понять, что дело было не в игрушке, а в девочке.
И при мысли, что это лишь начало, сердце в груди затряслось. Она увидела только один поступок, казалось бы, такой незначительный, не осознанный до конца. А впереди их сколько? Сколько их у каждого человека? Если маленькая зависть способна на такие огромные разрушения, на что способно умышленное зло, осознанный выбор?
— Я этого не выдержу, — прошептала Катя.
— «Бог еще не придумал кары, которую не смогли бы выдержать его дети», — сказал Лайонел.
Лабиринт увлекал Ягуара все дальше и дальше, в зеркалах девушка видела себя, близких ей людей и совсем посторонних, кого каким-то образом затронули ее слова и действия. А они были подобны заразной болезни — любой крошечный поступок, случайное слово где-то разрастались до размера эпидемии, катастрофы, взрыва. Девушка даже представить не могла, какой урон нанесет ее никчемная человеческая жизнь. Великое переплетение судеб являло собой только одна ее судьба.
Но когда в зеркалах замелькала жизнь после смерти, стало поистине страшно. Один лишь бокал крови был сотнями разбитых жизней и исколоченных судеб.
Однако вскоре девушка осознала, что большинство решений, за которые ей следовало нести наказание, принял Лайонел.
И одно из них — одно из последних — потрясло ее.
