А впереди брезжили века и века…
Взгляд ледяных глаз был устремлен в шикарное декольте Аделины. Вильям с минуту уже наблюдал презабавную картину: как брат пытается сосредоточиться на чем-то другом и у него не получается.
Катя невпопад кивала Бриану, вымученно улыбалась сестрам Кондратьевым. После общения с Тьеполо, потрясшей всех неординарным выбором спутника, девушка выглядела подавленной.
Сама же Анжелика держалась как обычно, по-королевски, ничуть не смущаясь, что подле нее слуга. Впрочем, спокойствие красавицы являлось скорее напускным. Едва ли внутри она пребывала в той же гармони, какую пыталась всем продемонстрировать.
— Может, сбежим отсюда? — сказала на ухо Ольга.
Молодой человек посмотрел на смазливое личико сидящей рядом девушки и вновь устремил взгляд на брата.
— Хочу посмотреть пару поединков.
— Ну, хорошо, — беспечно согласилась Ольга, — давай посмотрим.
Вильям промолчал. Сейчас его куда больше занимало наблюдение за Лайонелом, Катей и Аделиной. Подавить в себе неуместную радость из-за возникшего треугольника получалось с трудом. Сам не понимал, как может испытывать удовольствие от метаний брата, привыкшего поддаваться всевозможным соблазнам. Вильям на протяжении пяти столетий ни разу не видел, чтобы Лайонел поступился своими желаниями относительно чего-либо или кого-либо. И в этот самый момент он хотел Аделину. Многие раньше поговаривали, что правитель с особенной теплотой относится к Суворовой и часто ее навещает. Сам Лайонел из всех своих женщин об этой говорил меньше всех.
Вильям отодвинул от себя пустой кубок.
Хуже всего было не испытывать сочувствия к Кате. Ему словно хотелось, чтобы брат, как и прежде, поддался соблазну, вернулся к своей дьявольской сути. Вот только зачем? Чтобы утешить девушку самому? Вряд ли. Она не вызывала у него прежних чувств. Исключение вызывал случай, когда он увидел брата в обличии Кати. Тогда с ним произошло что-то неподдающееся объяснению. Еще до того, как понял, кто на самом деле перед ним, он испытал бурю чувств — от сжигающей ненависти до всепоглощающей любви. Столь сильные эмоции он испытывал прежде лишь несколько раз. Первый — много-много лет назад, когда был еще человеком и думал, что убил своего брата. А второй — в конце весны, когда Лайонел спустя столько лет ответил ему тем же, показав, что их отношения больше не имеют для него никакого значения.
Вильям заметил на себе взгляд Кати. После того как брат уехал на встречу с Фарнезе, а его самого перестало трясти, он пошел в ее спальню. И ничего, абсолютно ничего не почувствовал, увидев девушку. Да, милая, трогательная, привлекательная, но с таким же успехом он мог смотреть на статую.
Ему не нравилось думать об этом, собственные чувства пугали. Молодой человек увидел, что Фарнезе вновь очутился возле Кати, и та принялась безрезультатно отбиваться. Голубые ледяные глаза засекли его действия, и Лайонел сделал знак хозяйке замка. Та подала ему огромный старинный меч и, оторвав от своего корсажа бордовую кружевную ленту, повязала на рукоять.
Серые дождливые глаза Кати расширились. Вильям, сам того не желая, улыбнулся.
Лайонел принял оружие и решительно двинулся к Порфирио, даже не взглянув на ленточку. Разговоры и всякие звуки в зале стихли.
Соперник не растерялся и, вынув из ножен своей меч, протянул рукоятку Кате, выпрашивая подарок. Девушка бросила на Лайонела яростный взгляд и повязала тонкий белый платок на меч его врага. Вильяму на мгновение даже стало страшно за девушку. И не ему одному, гости под общий вздох разом подались назад.
В звенящей тишине прозрачные глаза точно зеркала разбились, и острые осколки застыли в полете. Затем раздался звонкий смех Анжелики Тьеполо. Но в следующий миг он потонул в звоне металла. Лайонел нанес первый удар, Порфирио его ловко отбил и отскочил, уводя на середину зала.
Ольга взволнованно ахала всякий раз, как мечи с громким лязгом скрещивались. Вильям любовался хорошо отточенными движениями, ловкостью, грацией брата. В своей человеческой жизни ему частенько приходилось испытывать на себе силу его ударов. Ради своего величия он не щадил никого.
Лайонел потрясающе умел обращаться с любым оружием.
Когда им было по шестнадцать, в брата влюбилась совсем юная хорошенькая служанка, работавшая на кухне. Гвенделин пришла на поляну, где Лайонел упражнялся с мечом, чтобы по просьбе хозяйки пригласить юношу к обеду. Но тот предложил ей «поиграть» и пообещал бедняжке жениться на ней, если она сделает кое-что для него. Даже его друзья были шокированы и пытались отговорить от безумной затеи.
Лайонел поставил девушку в профиль, приказал не шевелиться, а сам отошел ровно на десять шагов. Гвенделин спросила его, что будет, если она шевельнется, и он ответил: «Я все равно непременно сделаю тебе предложение руки и сердца, коли сможешь его принять!»
Девушка заплакала от счастья, а он размахнулся и метнул в нее меч. В самый последний момент служанка дернулась, и ей пробило лоб массивной рукояткой. Брат был в ярости из-за своего промаха, и если бы Гвенделин не умерла мгновенно, наверняка прикончил бы ее за то, что сорвала его тщеславный триумф своим недоверием к его мастерству.
Порфирио лишь отбивался, не успевая сделать ни одного выпада. А когда ему наконец удалось — Лайонел словно нарочно на долю секунды открылся и выбил меч у него из руки. Перехватил его в воздухе и воткнул правителю Венеции в грудь, пронзив насквозь. Затем толкнул врага на пол и, поставив ногу ему на живот, снял с отполированной рукояти платок.
Раздались несмелые аплодисменты. Лайонел скомкал платок в кулаке и двинулся по направлению к Кате. Вильям ощутил импульс в сердце. Легкий-легкий, но потрясший так глубоко, что молодой человек перестал дышать.
Брат вложил девушке в руку платок, грубо привлек к себе и, пробормотав: «Поцелуй победителю», жадно впился в ее рот. Он целовал ее до неприличия долго с тем же бешенством, с каким ранее сражался.
Поверженный соперник вытащил из себя меч и, приподнявшись на локте, наблюдал. Гости недоуменно переглядывались. На них, не привыкших к столь откровенным порывам правителя, зрелище произвело сильное впечатление. Каждый тут знал, что Лайонел способен на открытый флирт с женщинами и даже домогательства, но никому не доводилось видеть его таким — одержимым и с трудом себя контролирующим.
Вильям был не в силах отвести от пары глаз, и его все сильнее и сильнее охватывало чувство потери, острое и нестерпимо болезненное. Ему на смену пришло другое — яростное, подобное ненависти и любви, столкнувшихся в поединке. И вместе с ним сжигающая, ослепляющая ревность.
Молодой человек сам не понял, как оказался на середине зала с мечом, выхваченным из рук здоровяка Никиты.
Вильям шагнул к брату и в дрожащей руке приподнял свое оружие, направляя ему в грудь.
Гости дружно засмеялись, Лайонел даже не улыбнулся. Он холодно взирал на него и, кажется, вызов принять не собирался.
