— Закрой рот, Света!
У девушки задрожали губы, из глаз хлынули слезы, и вся она затряслась в безудержных рыданиях, бормоча:
— Ненавижу ее, ненавижу-у!
Максан посоветовал подруге:
— Не бери в голову.
Бесс приподняла и опустила брови.
— «Ненависть — это гнев людей слабых». «Ненависть слабых менее опасна, нежели их дружба». — Она поиграла языком за щекой и, сладко шепнув: «Увидимся, Макс», под горестный всхлип Светы покинула квартиру.
Друг жил неподалеку, на пересечении Балтийской улицы и Молодежного переулка, в четырехэтажке.
Девушка вышла из парадной. На улице было темно, фонари не горели, свет отбрасывали лишь окна домов. Тени деревьев покачивались на неровном асфальте и облупившихся желтых стенах. В темном небе не виднелось ни одной звезды.
Бесс прошла по переулку и вышла на родную улицу. С одной стороны асфальт поблескивал от череды фонарей, а с другой дорогу с заброшенными домами под снос тьма точно поглотила.
С той части улицы не доносилось ни звука, а из кафе на углу ее дома по обыкновению едва различимо лилась музыка.
Девушка постояла и уже хотела идти на ее звуки, но увидела, как из тьмы вылетела крупная летучая мышь, а за ней вышел невысокий обнаженный темнокожий мальчик. Он бесшумно ступал босыми ногами по тротуару, при этом глядя куда-то в сторону, как будто смотрел на невидимого собеседника.
Бесс отступила за угол дома, а мальчик произнес:
— Ты делаешь ошибку.
Она хотела выйти из укрытия, уверенная, что тот обратился к ней, но неожиданно ему ответил другой голос, уже знакомый ей:
— У всех ошибок горький вкус, но как же они сладко пахнут. Я только немножко понюхаю.
— Я все расскажу Кате, — предупредил мальчик.
Его собеседник холодно рассмеялся.
— А я сделаю так, что Киру оставят на второй год.
— Подлец!
— Ябеда!
Голоса стихли. Бесс осторожно выглянула из-за угла и успела лишь увидеть, как огромный черный пес и летучая мышь скрылись во тьме. Улица была пуста, а в воздухе среди сыроватого, но еще теплого конца сентября стойко пахло первыми морозами.
Девушка огляделась, но чувство, будто на нее кто-то смотрит, только усилилось. Тогда она быстро пошла в сторону своего дома. Ледяной аромат зимы последовал за ней. Бесс задыхалась от него, щеки горели, а раны от укусов саднили.
До дома оставалось несколько метров, она остановилась и, шумно выдыхая, произнесла:
— Я чувствую твое присутствие.
В ответ не раздалось ни звука.
Бесс усмехнулась.
— «Молчание — добродетель дураков».
— Или же «самое совершенное выражение презрения», — парировал холодный голос.
— Что тебе нужно от меня?
— Ничего. Чтобы ты разделась.
Бесс недоуменно хмыкнула.
— Просто разделась, и все? Ты импотент?
— Н-н-да… — Невидимый собеседник помолчал. — Думаю, мое положение можно так назвать.
Девушка неспешно двинулась к дому, поинтересовавшись:
— Значит, я разденусь, ты посмотришь и отвяжешься?
— Примерно так.
Она подошла к железной калитке со стороны Майкова переулка и вставила в скважину ключ.
— Ладно, бедолага, хрен с тобой. Можешь зайти, посмотреть, как я буду раздеваться.
Ледяной аромат последовал за ней в парадную, затем проник в квартиру. Отец смотрел в гостиной телевизор, девушка крикнула ему: «Я не одна», — и распахнула дверь своей комнаты, жестом приглашая невидимого гостя.
Зашла сама, щелкнула выключателем и резко вздрогнула. На кровати сидел Вильям. Но изумрудные глаза смотрели не на нее, они были устремлены в сторону, а на губах блуждала странная улыбка.
— Проклятие, — пробормотал молодой человек, — я знал, Лайонел, знал, что ты придешь к ней.
— Прекрасно, — спокойно ответил тот, — значит, выяснений в духе «Как ты мог?» мы благополучно минуем.
Бесс закрыла дверь и, опускаясь на диван, вытягивая ноги на низком столике, поинтересовалась:
— Мне уже начинать раздеваться? Оба смотреть будете?
Вильям метнул на нее сердитый взгляд, а Лайонел расхохотался.
Тогда молодой человек поднялся, прошелся по комнате и задумчиво сказал:
— Любопытно, будешь ли так же весел, если узнаешь, кто приехал к тебе с визитом и кто был счастлив не застать тебя дома… — Он остановился. — Дай-ка подумать, как же его зовут? — Вильям улыбнулся. — А давай поиграем? Я называю первую букву его фамилии, а ты пробуешь отгадать слово целиком! Или…
— Довольно! Моя роль тебе не идет, — оборвал его брат и вкрадчиво прибавил: — Если вдруг одна маленькая рыжая девочка узнает то, что ее может огорчить, ответит за это не бессмертный ангел, а его смертная подружка. Все как всегда, ты меня знаешь…
Голос смолк, балконная дверь с грохотом распахнулась, занавеска как от сильнейшего порыва ветра всколыхнулась. И все затихало.
Бесс с Вильямом переглянулись. Она зевнула, заметив:
— Твой брат большой оригинал.
Молодой человек приблизился к ней и, наклоняясь к ее губам, сказал:
— О да-а… и говорят, непревзойденный любовник.
От нежности его поцелуя ее, как и прежде, охватил необъяснимый страх. Как будто она падает во тьму и ей не за что ухватиться, а впереди страшная неизвестность.
— Неужели так хорош? — чуть отстранилась девушка.
Изумрудные глаза сверкнули. Вильям присел рядом и обронил:
— Но ты его, конечно, не интересуешь.
Девушка пожала плечами.
— А надо?
Молодой человек пристально посмотрел на нее.
— Да.
И Бесс показалось, что перед ней кто-то другой, совсем другой, столько уверенности и силы прозвучало в одном этом слове. Глаза сияли, точно драгоценные камни, а пальцы сильно сжали ее ногу чуть выше колена.
— Секс втроем? — уточнила Бесс, ощущая, как страх перед неизвестностью отступает и она вновь обретает почву под ногами, уверенность.
— Не совсем… — Вильям надолго замолчал, глядя на след от укуса на ее запястье. А потом резко поднялся и, бросив через плечо: «Забудь. Я просто пошутил!» — исчез за балконной дверью.
С минуту девушка сидела, наблюдая, как легонько колышется занавеска. Потом поднялась и закрыла балконную дверь. Бесс приложила ладонь к груди, где неистово билось сердце, и нервно облизнула вдруг пересохшие губы. Новый знакомый приводил ее в замешательство. Ей бы следовало оборвать с ним всякие отношения. Да только оборвать их было не так-то просто. Вампир приглашения не дожидался, а являлся к ней сам когда ему вздумается. Стандартный номер в духе «Я тебе сама позвоню» не прошел. И она засомневалась в себе — а в самом ли деле она планировала больше никогда ему не звонить? Или только какая-то часть ее этого хотела, другая же задумала нечто иное?
