Затем началась танковая атака. Бой шел по всей полосе обороны. Батарея капитана Сташкова была неплохо замаскирована. Все четыре орудия уцелели, хотя имелись потери среди личного состава.
Передовая группа танков, в основном «Т 3» и несколько тяжелых «Т 4», не заметив батарею, на скорости приблизились к ней на 400–500 метров.
Характер боя 16 ноября был иным. Как и автоматчики утром, танкисты имели жесткий приказ прорвать оборону и двигаться на Москву.
Подпустив головные танки еще метров на сто, капитан Сташков приказал открыть огонь. Машины, не сбавляя скорость, шли вперед, усилив огонь из пушек и пулеметов.
Снаряды взрывались возле капониров. Пулеметные очереди били, как долото, по небольшим щитам, градом летели осколки.
Мало кто знал, что 12 ноября состоялось совещание командования немецких армейских групп. Обсуждался вопрос, продолжить наступление на Москву или закрепиться на достигнутых рубежах и дожидаться весны. Это говорило о том, что генералы вермахта сомневались в способности своих войск завершить операцию «Тайфун».
Для таких сомнений имелись веские причины: большие потери в живой силе и бронетехнике, утрата быстрых наступательных возможностей, подорванный боевой дух значительной части немецких войск.
После долгих обсуждений пришли к выводу, что, остановившись в снегах в 50 километрах от Москвы, германская армия окончательно потеряет боевой дух.
Признали более целесообразным продолжить наступление. «Сделать последнюю попытку» – как выражались некоторые генералы. И удар нанести, невзирая ни на какие потери. Цель – взятие Москвы – должна быть решающей в настрое каждого солдата и офицера.
После этого развернулись ожесточенные бои, когда на потери уже не смотрели.
Батарея капитана Сташкова вела непрерывный огонь. Удалось подбить два тяжелых «Т 4». Один стоял с разорванной гусеницей и вывернутым ведущим колесом.
Вторая машина загорелась, но танкисты сумели погасить огонь и отогнать продырявленный в двух местах «панцер» в безопасное место.
Но «Т 4» с поврежденной ходовой частью продолжал посылать снаряд за снарядом – его вооружение действовало исправно. И дело было не только в решимости экипажа, который знал, что через считаные минуты очередной снаряд русской батареи добьет их машину.
Командиры танков, и в первую очередь тяжелых, получили приказ, что, как и русские танковые экипажи, они должны сражаться, пока действует вооружение.
Этот приказ казался многим танкистам неразумным. Человеческая жизнь дороже подбитой машины. Это русским наплевать на потери, но жизнь арийца надо ценить гораздо выше.
Возможно, так думал и командир «Т 4». Он с тоской рассчитывал, что остальные танки добьют эту проклятую батарею с ее старыми пушками. Одна уже разбита прямым попаданием. Возле других суетятся неполные расчеты, осколки и пули уже вывели из строя часть артиллеристов.
Но если немцы получили приказ сражаться, невзирая на потери, совсем недавно, то красноармейцы и командиры Красной армии дрались до последнего человека уже давно.
Матвей Сташков навел ствол пушки в основание башни. Над головой просвистела пулеметная очередь.
– Вот гады! Прицелиться не дают, – бормотал старый артиллерист, нажимая на спуск.
Бронебойный снаряд врезался со скоростью 770 метров в секунду, пробил основание башни и бешено закрутился в узком пространстве боевого отделения, калеча экипаж. Раскаленный до малинового свечения, он зажигал тряпье, смял гильзу в боеукладке.
Мгновенно вспыхнул порох в одной-другой гильзе, сдетонировали несколько снарядов. Но старый артиллерист Сташков не успел порадоваться победе.
Еще один танк возник в перекрестье прицела. Капитан услышал, как лязгнул затвор, загоняя в казенник очередной снаряд. Заряжающий действовал четко. Оставалось немного подвести прицел и нажать на спуск. Всего несколько секунд. Но этих секунд у Матвея Игнатьевича Сташкова не хватало, и, похоже, они могли стать последними в его жизни.
Михаил Шишкин и двое бойцов из роты Гундиловича бросили противотанковые гранаты в прорвавшийся «Т 3» почти одновременно.
Одна взорвалась на броне и снесла курсовой пулемет. Вторая рванула у кормы, тоже не причинив особого вреда. Третья подкатилась под гусеницы, но не сработала. Видимо, молодой боец не поставил ее на боевой взвод.
Танк встряхнуло, сбило прицел, а двухкилограммовый 50 миллиметровый снаряд с воем пронесся над головой Сташкова и взорвался на верху капонира.
Капитана Сташкова тоже крепко тряхнуло, и он промахнулся. Расстояние между танком и орудием сократилось до ста метров. Новые снаряды, которые вогнали в казенники заряжающие, стали бы для кого-то смертельными.
Но вмешался лейтенант Жердев. Вместе с расчетом он сумел развернуть 75 миллиметровку за считаные секунды и выстрелил, едва успев прицелиться.
Болванка пробила, вывернула башенный боковой люк. Тело наводчика с оторванной рукой слетело с сиденья. Снаряд расплющился о казенник орудия, раскидав в стороны веер огненных брызг и осколков.
Сумел выскочить лишь механик-водитель, а танк через несколько минут загорелся.
Однако судьба батареи Матвея Сташкова была уже решена. Сразу три танка (из них один тяжелый «Т 4») шли на нее, стреляя на ходу. Немного приотстав, двигался девятитонный бронетранспортер «ганомаг» со спаренным пулеметом.
Прямое попадание снаряда подбросило и опрокинуло орудие. Два оставшихся вели ответный огонь и подожгли «Т 3». Ответный снаряд тяжелого танка «Т 4» разнес соседнюю пушку.
Огонь велся с расстояния не более ста метров, и осколочный снаряд уничтожил не только пушку, но и почти весь расчет. «Т 4» продолжал свой бег, подминая землю отполированными гусеницами.
– Дави русских артиллеристов, – дал команду механику командир танка.
Лейтенант Жердев, с перебитой ногой, видел, как «панцер» раздавил убитого наводчика, сплющил и раздробил ноги контуженному сержанту. Тот кричал, затем крик внезапно оборвался, а «Т 4» вспахивая мерзлую землю, круто развернулся в сторону лейтенанта Жердева.
В такие секунды в человеке смешиваются страх, отчаяние и попытка уйти от смерти. В кобуре лейтенанта имелся «наган», но он бы не помог. Леонид нащупал один из разбросанных вокруг снарядов. Удивительно, но у него хватило сил приподняться и выставить перед собой как винтовку со штыком снаряд с остроносой фугасной головкой.
Механик-водитель уже сворачивал в сторону, слыша, как кричит над ухом командир танка, которого он не любил за укоренившуюся привычку давить гусеницами живых и мертвых.
– Сворачивай, этот сумасшедший нас взорвет!
Крутнувшиеся гусеницы, выбросив фонтан земли и грязного снега, лязгнули в метре от истекающего кровью долговязого русского лейтенанта, который решил драться до конца и взорвать себя вместе с вражеским танком.
