— А с чего вы взяли, что я об этом вообще что-нибудь знаю? — поинтересовался Маклеод.
Я обратил внимание на то, что кровь вновь начала приливать к его лицу, но окончательно бледность с него еще не спала. С самым невинным видом — ни дать ни взять несмышленый младенец — Холлингсворт вдруг заявил:
— Мистер Маклеод, а разве вы не большевик?
— Вы, наверное, хотели сказать «коммунист»?
Холлингсворт, похоже, был сбит с толку этим уточняющим вопросом.
— А разве это не одно и то же?
Маклеод демонстративно зевнул.
— Можете называть их яйцом и динозавром, — сказал он, загадочно улыбаясь.
— Как интересно вы это сформулировали, — сказал Холлингсворт, — так вы, значит, принадлежите и к тем и к другим?
Казалось, что Маклеод вот-вот просверлит взглядом дырку в лице Холлингсворта. Внешне оба были невозмутимы, но я готов был поклясться, что буквально физически ощущаю, как напряженно и стремительно работает мысль у каждого из моих собеседников.
— Да, я принадлежу и к тем и к другим, — сказал Маклеод, — само собой, я и большевик и коммунист.
По его лицу я бы не сказал, что он волнуется. Более того, Маклеоду удалось небрежно откинуться на спинку стула и изобразить всем телом полное спокойствие. Тем не менее я видел, что носок его ноги, скрытый от Холлингсворта углом стола, отбивает негромкую, но все более частую дробь по полу — ни дать ни взять предохранительный клапан, спускающий пар из перегретой, готовой взорваться машины.
— В таком случае вы, наверное, смогли бы ответить на несколько моих вопросов? — как всегда, предельно вежливо осведомился Холлингсворт.
— Вероятно, смог бы, — не стал отрицать Маклеод. — Только для начала позвольте мне задать вам вопрос, всего один. Почему вы все это затеяли так, я бы сказал, довольно неожиданно?
Холлингсворт выглядел весьма озадаченным. Скосив глаза почти к переносице, он подумал и, оставляя вопрос Маклеода практически без ответа, пожал плечами:
— Да я и сам не знаю. Вы просто говорите не так, как другие. Вот мне и стало интересно… —
Он обвел взглядом комнату и продолжил: — И к тому же, помните, я как-то заходил к вам, и вы предложили мне договориться о дежурстве в ванной комнате. Да, кстати, приношу свои глубочайшие извинения за то, что по моей вине мы не смогли составить устраивающее нас всех расписание этих дежурств. Так вот, я еще тогда заметил, что у вас очень много книг. — С этими словами он вынул из кармана пиджака маленький блокнотик, пристроил его на колено и с видом художника, набрасывающего по ходу разговора портрет собеседника, стал в нем что-то записывать. — Значит, вы, скорее всего, еще и атеист? — все тем же вежливым голосом уточнил Холлингсворт.
— Да.
Карандаш усиленно задвигался по поверхности блокнота, сверкая гранями. Маклеод все с той же, уже неживой ухмылкой, словно вцементированной в его лицо, негромко произнес:
— Да, кстати, я ведь не просто атеист. В свое время я возглавлял кружок атеистов-подрывников. Вместе со своими товарищами я, признаюсь, взорвал несколько церквей и молельных домов.
— А еще вы, наверное, выступаете против свободного предпринимательства?
— Естественно.
Я опять не успел заметить, когда именно настроение Маклеода так резко изменилось: вроде бы он только что принимал, пусть и с некоторой неохотой, навязанную ему собеседником игру, а в следующую секунду, сменив тон на совершенно серьезный, он, словно подбадривая сам себя, перешел в активное контрнаступление.
— Я могу сказать, что являюсь убежденным противником свободного предпринимательства, потому что именно свободные предприниматели организуют на своем предприятии потогонную систему изматывающую сотрудников. Именно из-за свободного предпринимательства брат восстает на брата, а любовь к ближнему и вовсе переходит в разряд анахронизмов. Именно свободное предпринимательство создает и поддерживает противоречия, раздирающие классовое общество. На это зло нужно отвечать только злом. Насилием на насилие. Эту отраву можно лечить только другой отравой. Необходима мощная террористическая кампания, в результате которой рычаги власти будут вырваны из рук буржуазии. Президент должен быть убит, конгрессмены — отправлены за решетку. Госдепартамент и Уолл-стрит подлежат ликвидации, библиотеки необходимо сжечь, а от наших южных штатов — подлинного рассадника всей гнилой заразы — нужно камня на камне не оставить. Исключение будет сделано, разумеется, для негров.
Выдав эту тираду, Маклеод замолчал и достал себе сигарету из пачки. Первая спичка в его руках сломалась, и он смог закурить лишь со второй попытки. При этом обе ладони он сложил лодочкой, словно придерживая одну руку другой, — по всей видимости, не желая, чтобы окружающие заметили, как он волнуется.
— Еще вопросы будут? — спросил он.
Холлингсворт почесал в затылке.
— Даже не знаю, вы дали мне столько пищи для размышлений. Все это весьма и весьма интересно.
Он осторожно, каким-то заботливым движением, убрал со лба завивающуюся прядь волос и вдруг заговорил совсем другим тоном:
— Да, кстати, вот о чем еще можно было бы вас спросить: чувствуете ли вы себя человеком, который связан присягой не со звездно-полосатым флагом нашей родины, а с какой-то другой страной?
Маклеод, можно было подумать, вовсе не собирался шутить или иронизировать на эту тему.
— Должен признать, что вы в своем вопросе предельно точно сформулировали мою внутреннюю позицию. — Произнеся эти слова, он с любопытством разглядывал собственные руки, словно увидел в их форме что-то новое и необычное. Через некоторое время он поднял взгляд на Холлингсворта: — Могу ли я после этого считать нашу политическую дискуссию законченной?
Холлингсворт кивнул:
— Должен заметить, что над ответами вы особо не задумывались. Ощущение такое, что они у вас были заготовлены заранее.
— Так и есть, — сказал Маклеод, — я давно готовил их. Последние года четыре.
— Премного благодарен вам за участие, с которым вы откликнулись на мою просьбу.
Маклеод наклонился в его сторону и почти дружески поинтересовался:
— Так что, интересно на Уолл-стрит работать?
— Да, очень. Я думаю, что эта работа сможет в какой-то мере компенсировать отсутствие у меня высшего образования.
Подсознательно пародируя Холлингсворта, Маклеод произнес следующую фразу практически тоном своего собеседника:
— Да, пожалуй, можно и так сказать.
Вдруг, совершенно неожиданным и резким движением он выбросил вперед руку и схватил блокнотик, лежавший у Холлингсворта на коленях.
— Не возражаете, если я поинтересуюсь, что вы тут понаписали? — спросил он.
Выяснилось, что Холлингсворт очень даже возражал против такой бесцеремонности. Он вскочил со стула и исполнил весь ритуал, положенный в таких случаях: сначала попытался выхватить свой блокнот из рук Маклеода, а затем протестующе замахал руками. Наконец он замер и. медленно облизав губы, сказал, обращаясь ко мне, судя по голосу, преисполненный осознания собственной правоты:
