– Ничего себе! – воскликнул Яр, услышав новость. – Ну, ты отважная женщина! А теперь слушай внимательно. Не приставай к нему, не заманивай его в гости. Спугнешь! Ты ведь хочешь, чтобы он был первым и единственным? Значит, нужно действовать осмотрительно. Если ты его любишь – не насилуй, не загоняй в угол. Осторожненько, осторожненько…
В этот день Илона ходила по редакционному коридору с тихой гордостью. Никто не знал о ее победе, а вот если бы узнали!.. Но мудрый Яр велел молчать, вообще – молчать, всюду и везде.
Когда Илона появилась на репетиции в «Аншлаге», Буревой был на сцене, учил мальчишек фехтовать. Студия еще не собралась, и он мог повалять дурака.
– Здрасьте всем, – сказала Илона и села в первом ряду.
– Здрасьте всем! – сказала, входя в зал, Лена.
Буревой поглядывал на первый ряд с тревогой – не начнут ли девочки перешептываться и хихикать. Но Илона сидела спокойно, не суетилась, подпиливала ноготок. Она хорошая девчонка, подумал Буревой, нужно сделать ей что-то приятное. Это будет справедливо.
– Второй состав «Большеротой», хочу вас обрадовать. У нас будет выездной спектакль в Морозовском ДК. И там состоится ваша премьера!
Это был утешительный приз – до Морозовского ехать три часа, оттуда возвращаться ночью – столько же, публики придет – полторы калеки. Но премьера – она и в Морозовском премьера; опять же, там есть газета и радиостудия, которые обязательно пришлют корреспондентов.
– Первая сцена! – объявил Буревой. – Наташа, Глеб! Наташа, юбку надень. Глеб, плащ!
В первой сцене Леди-в-зеленом отпускает Томаса-Рифмача из страны эльфов обратно к людям, и от того, как Глеб-Томас задаст характер, зависят его остальные сцены. Сам Буревой в этой сцене подчеркивал, что они с Леди-в-зеленом – любовники, а вот у Глеба это заведомо не получалось, или получалась какая-то клоунада, и Буревой, прогоняя с ними сцену, то ругался, то смеялся. Студийцы, не занятые во втором составе, потихоньку смылись. Илона нервничала – как все будет, когда она выйдет на сцену? У нее с самого начала не удавался этот безумный вопль: «Пирог!!!» Что-то внутри засело, какая-то пробка, что ли, не дающая орать во всю глотку. А Буревой требовал, чтобы она ворвалась на сцену с диким, паническим воплем и сразу вызвала в зале хохот.
– Ты подумай, в замке Мэрреев – тоска зеленая, подгоревший пирог – это прямо конец света, – внушал он, но правильного смехотворного крика не получалось.
Раньше – не получалось. А теперь Илону вдруг осенило.
Когда во второй сцене настал страшный миг ее появления, она выскочила с воплем, в который вложила самый простой смысл: «Я люблю тебя!» Если бы она имела время – поехала бы в лес, нашла поляну и кричала там эти слова до одурения. Но сейчас весь накал страсти пришлось вложить в «Пирог!!!» Глотка раскрылась, голос наполнил весь зал.
– Есть! – воскликнул Буревой. И сцена понеслась дальше.
Репетировали до полуночи и все вместе пошли на трамвайную остановку.
Илоне очень хотелось остаться наедине с Буревым. Но Яр предупреждал – не вешаться на шею, держать дистанцию, пусть теперь сам сделает первый шаг.
На прощание Буревой поцеловал всех девочек в щечку, Илону – последнюю, и чуть-чуть, на долю мига, удержал ее за плечо. Значило ли это: все-помню-ты-прелесть-я-тебя-люблю?
Когда Илона приехала домой, мать уже спала. Причем спала очень крепко – Илона в прихожей уронила табуретку, и мать не проснулась. Илона подумала: притворяется, показывая, что объявила бойкот. Но отношения с матерью нужно было как-то восстанавливать.
Илона могла попросить совета еще у двух человек – тети Тани и Варвары Павловны. Но Яр предупреждал – до поры держать отношения с Буревым в секрете, а если тетя Таня узнает, то обязательно проболтается матери о подробностях, и проболтается слишком рано.
Оставалась Варвара Павловна.
– Говоришь, ей всюду твои хахали мерещатся? Ну, тут медицина бессильна… – Варвара Павловна покачала головой. – У меня парни росли, мне никто не мерещился. Когда с ними были стычки, они, черти хитрые, дома генеральную уборку проводили, ну, я и таяла… Я подумаю, а ты беги на телетайп. Анна Ильинична – женщина опытная, чего-нибудь присоветует.
Анна Ильинична сама хотела просить совета – как быть с Лидой.
– Ребенок ей весь белый свет застил, – то ли с осуждением, а то ли с тайной гордостью сказала она. – Илоночка, ты к нам почаще забегай, вытащи ее куда-нибудь, хоть в кино, я с Ксюшенькой посижу. Нельзя же так – все с ребенком да с ребенком. Одна она у нас, Ксюшенька, все ради нее… Но Лидка моя уж чересчур! Сидим на кухне, пьем чай, вдруг она срывается, бежит в детскую. Потом говорит – ребенок дышать перестал. И она это услышала – через две стенки! Тебе уже бог весть что мерещится, говорю.
– А мне что с мамой делать?
– Тебе? Ох… Ну, прямо покойница-свекровь, та тоже как замолчит со злости, так и не знаешь, на какой козе подъехать… Ты вот что! Ты заболей!
– Как – заболей?
– Ты что – соврать не можешь? Голова болит, ноги подгибаются, сердце колотится… погоди! У вас в корректуре медицинский справочник есть. Я сама туда лазила. Найти себе хворобу. Она мать все-таки, не выдержит, прибежит лечить! Ты ведь у нее одна.
Справочников в корректуре было чуть не полсотни – на все случаи жизни. Болезни там были такие – натощак не выговоришь. Илона стала искать чего попроще – чтобы мать сразу осознала степень опасности. Наконец она откопала межреберную невралгию. Эта хвороба как-то случилась у одной из трех материнских телефонных подруг, обсуждалась несколько вечеров, так что симптомы мать приблизительно знала. Обезболивающие таблетки у нее есть. Вреда такая таблетка принести вроде не должна.
Несколько дней она собиралась с духом. Врать она не любила и внушала себе, что, во-первых, сыграет свой спектакль с благой целью, а во-вторых – убедится, что ей под силу любой этюд по актерскому мастерству.
Для начала спектакля Илона выбрала вечер, когда не было репетиции.
Вечером, придя домой, она усердно кашляла. Мать вышла из спальни, положила перед ней на стол коробочку кодеина и ушла. То есть, проявила заботу, подумала Илона, ну ладно, ну ладно…
Утром она, услышав, что мать возится на кухне, решительно закашлялась и закричала так, как вопила во второй сцене «Большеротой»:
– Ма-ма-а-а!!!
Мать действительно ворвалась в ее закуток.
– Мама, что это?! Вот тут! Тут! – Илона стала ощупывать грудь чуть ниже сердца. – Я кашлянула, а тут… Ой, не трогай, я боюсь!..
Она опять кашлянула, вскрикнула и зажмурилась.
– Мама, это сердце! Ой, мамочка, больно!..
– Погоди, погоди, сейчас дам таблетку! Ты что, на сквозняке стояла? – испуганно спросила мать. – Или ушиблась?
– Так у нас в редакции сплошные сквозняки – сперва накурят, потом проветривают…
