Все это время она скрашивала разлуку его голосом из «Спутника», она сохранила кассеты с записями репетиций и слушала их по ночам. Этот голос она узнала бы за версту в любой толпе.
Ромка шел, как чумной, едва не попал под машину, и только вечером, после смены, вспомнил, о чем просила Илона: звонить матери и спрашивать, не нужно ли чего. Она запасла накануне картошки, морковки, лука, в столе заказов успела добыть пакет гречки. Матери лучше не таскать по лестнице тяжести, это она помнила и, не пытаясь казаться милой доченькой, молча взяла на себя доставку простых продуктов. Тетю Таню с Галочкой она тоже попросила заглядывать и присматривать. Но Галочка была опять беременна, на последнем месяце, носила тяжело, и Илона боялась – если ее вдруг повезут рожать, то тете Тане уж будет не до визитов к соседке.
Но нуждается ли мать в этих визитах – Илона не знала.
Рома позвонил, услышал усталый женский голос, спросил, как велено, получил отказ: все нужное есть, ничего не надо. Но эта беседа уже была для него праздником – знакомство с Илониной матерью он считал очень важным и многообещающим. На следующий вечер он позвонил и поинтересовался, не было ли звонка из Москвы. Нет, не было…
И в редакции не было. И Оля ничего не знала. Лида, которой Рома позвонил наудачу, даже не сразу поняла, что Илона уже уехала сдавать экзамены. Вся эта телефонная разведка происходила в присутствии Варвары Павловны.
– Да не дергайся ты так, не на войну, чай, проводил, – сказала Варвара Павловна. Она Роме сочувствовала и поэтому разговаривала с ним малость грубовато.
Вошла Анна Ильинична.
– Павловна, посовещаться надо. Я вот думаю – имею полное право идти на пенсию, так, может, мне и идти, а Лидке моей – сюда вернуться? – спросила она. – Я из таких соображений – у меня сейчас жалованье семьдесят, да вязанием – сотня в месяц точно набегает, а Лидка-то после декрета дома засела и ничего не получает. А вот ухожу я на пенсию, меньше, чем девяносто, уж точно не будет, плюс Лидкины сто десять, вот уже двести, плюс вязание – ну, скажем, семьдесят выработаю, ну так уже можно жить.
– Ты погоди, погоди, Ильинична, – ответила Варвара Павловна, – это дело хитрое, и я думаю – Лиду в ту смену надо перевести, поставить старшей смены, тогда оклад получится сто тридцать, а ты сходи к Вавиловой…
Валя Вавилова была профоргом типографии и все эти финансовые дела знала отлично.
Роме было неинтересно слушать про начисление пенсии, и он ушел.
Он шатался по городу и вытаскивал из памяти все подробности тех проводов: как он занес в плацкартный вагон сумку, как они вместе вышли на перрон, как отошли подальше от сердитой проводницы, как он поцеловал, как она, ни секунды не задумываясь, поцеловала.
Но умный Иван Дмитриевич мог опять сказать:
– Подружка!
Вот ведь и Олю она обычно целует на прощание. Так есть ли разница? Как ее установить? Насколько долгим должно быть прикосновение губ к щеке? В конце концов Рома вспомнил кадр из фильма примерно с таким поцелуем и затосковал: была бы на свете техника, чтобы вставить туда что-нибудь вроде магнитофонной бобины и посмотреть нужный кусочек! Пусть даже без звука! Конечно, найти кинопроектор можно, а фильм-то взять негде…
Требовался консультант – и консультант, имевший опыт поцелуев с современными девушками, а не с санитарками на фронте. Пожалуй, это мог быть Яшка. Если его попросить, он на всю редакцию не растреплет. А женщин у него было – не счесть.
Но проблема решилась без помощи Яшки.
На следующий день Рома пошел его искать и в коридоре столкнулся с Региной. Оба пришли не в свою смену и оба очень удивились.
– Я девчонкам кое-что померить принесла, – уклончиво сказала Регина. – А Жанка мне притащила кое-что другое. Не поможешь донести сумку до остановки?
– Помогу, конечно.
Когда Регина выволокла из маленькой корректорской сумку, Рома еле ее поднял.
– Тебе Жанка чугунные гири, что ли, принесла? – удивился он.
– Ох, и не спрашивай, – загадочно ответила Регина.
Отступать было некуда – Рома потащил сумку к трамвайной остановке, занес ее в трамвай и поехал с Региной – потому что не представлял, как она доставит эту жуткую сумку к себе домой.
– Знаешь, мне просто стыдно, что я так тебя навьючила, – сказала Регина. – Давай я тебя хоть чашкой кофе отблагодарю. У нас хороший!
Регинина родня трудилась в сфере торговли, и что такое очередь за растворяшкой – не знала. А Рома любил хороший крепкий кофе; даже, чего греха таить, уважал кофе с коньяком. Это была маленькая роскошь – добавить в чашку примерно столовую ложку коньяка. Регина это знала – все-таки столько проработали вместе. Поэтому сразу выставила на стол бутылку дорогого коньяка – армянского.
– Ты не стесняйся, – сказала она. – У нас армянский всегда дома есть. Это – очень хороший, «Ахтамар».
Название Рома слышал, пробовать – не пробовал.
Кофейное застолье Регина устроила в зале, на журнальном столике, достала из бара красивые рюмки, принесла с кухни горячий кофе в серебряной джезве. Рома чувствовал себя неловко – его поразило богатство обстановки, и на полу, и на стенах были большие ковры, а люстра с хрустальными подвесками вообще казалась уворованной из Эрмитажа. Окна не были даже видны за великолепными шторами с золотыми шнурами. Эти шторы были совершенно не похожи на те, что повесила пару лет назад Ромина мать: те, из добытой непонятно где стеклоткани, задергивались только на ночь, а эти и днем создавали полумрак не полумрак, но что-то вроде…
Печенье Регина подала в хрустальной посудине, такой заковыристой, что Рома даже не знал, как это произведение искусства называется.
– Садись на диван, – предложила Регина. – Так будет удобнее.
Он сел на диван, она подвинула поближе столик и сама разлила кофе в маленькие фарфоровые чашечки, тоже явно дорогие. Налив до половины, она добавила в каждую доверху коньяка. Рома сделал глоток и понял, что попал в рай. Регина, выпив всю чашку, откинулась на спинку дивана.
– Ты не стесняйся, – уже неведомо в который раз повторила она. – А хочешь – я кофе со сливками приготовлю. Или с мороженым. У нас все есть. Сливки берем на базаре. Может, ты проголодался? У нас отбивные телячьи, я могу разогреть! Тебе не нравятся отбивные? Есть еще соте из курятины с грибами, папа очень любит. Хочешь?
Рома и слова-то такого, «соте», не знал.
– Ну, если можно, то отбивную, – попросил он. Регина побежала на кухню и принесла тарелку, а на тарелке, кроме мяса, гарнир из совершенно дефицитного зеленого горошка.
– Ого! – сказал Рома.
– Ты выпей для аппетита, – Регина опять налила ему коньяка, но не в чашку, а в рюмку. – У нас дома так принято.
Чтобы удобнее было наливать, они придвинулась поближе к Роме. Он, не предвидя опасности и с большим удовольствием, выпил рюмку для аппетита.
