– Как в школе? – наконец спросила Лида.
– По русскому четыре, по рисованию пять.
– Почему четыре?
– Я в словарном диктанте сделала ошибку.
– Одну?
– Да.
Дочь упорно не желала разговаривать. Ну ладно, подумала Лида, не хочешь со мной – придется объясняться с бабушкой.
Анна Ильинична очень не любила, когда внучка оказывалась недостойна ее заботы и любви. И в самом деле – бабушка целыми днями торчит при трещащих телетайпах, от которых и спятить недолго, бегом разносит по этажам редакции телетайпные ленты, минуты свободной не имеет – вяжет и вяжет, благо заказов хватает, тащит из типографского стола заказов полные сумки, успевает еще сбегать на рынок, так что бабушка заслужила внучкиного хорошего поведения и прилежания. Если бы Ксюша сейчас хоть пожаловалась, что Клара Александровна к ней придирается, Лида дома встала бы на дочкину сторону, Анна Ильинична тоже изругала бы преподавательницу, тем бы дело и кончилось. Придирки педагога – как раз то, что объединило бы маленькую семью, а вот вина Ксюши в музыкальных неприятностях, наоборот, семью бы расколола.
Но Ксюша молчала.
Анна Ильинична ждала дочь и внучку с ужином. Она в типографском буфете достала сосиски, наварила картошки, заправила ее маслом (картошка со сливочным маслом в ее понимании была деликатесом), еще выставила на стол непочатую банку с солеными огурчиками собственного приготовления и ополовиненную банку клубничного варенья – к чаю.
– Ну, как дела? – спросила она. – Сколько двоек нахватала?
Это было шуткой, Ксюша училась неплохо.
– По русскому четыре, по рисованию пять, – тихо ответила внучка.
Бабушка, растившая ее с самого рождения, по голосу могла почти точно сказать, как складывался внучкин учебный день.
– А музыка?
И внучка по бабкиному голосу тоже могла почти точно сказать: Анна Ильинична догадалась, что в музыкальной школе проблемы, причем Анна Ильинична, еще не задавая вопросов, уже знает, что во всем виновата Ксюша.
– Лида, что там с музыкой? – спросила Анна Ильинична все тем же нехорошим голосом.
– Клара Александровна недовольна, – сказала Лида.
Она не умела врать, тем более – родной матери. Понимала, что Ксюше сейчас достанется, но все равно – соврать не могла.
– Чем недовольна?
– Наверно, Ксюшка мало дома занимается. Играет с ошибками.
– Оксана, ты сегодня сколько играла?
– Час, – ответила бабушке Ксюша.
– Только час?
– Да…
– Все занимаются только час, – наконец вступилась за дочку Лида. Это было не совсем враньем – столько играла днем Маргарита, с чьей мамой Лида иногда беседовала. Но у ленивой Маргариты была музыкальная память – как у маленького Моцарта, ей этого хватало.
– И всем хватает, чтобы выучить урок? – Анна Ильинична смотрела на Ксюшу очень строгими глазами.
– У меня память плохая, – сказала девочка.
– Значит, нужно больше заниматься. Полтора часа, два часа! Пока не запомнишь! И пальцы разрабатывать!
– Я все равно не запомню.
– Запомнишь! Все запоминают, и ты запомнишь!
– У меня нет музыкальной памяти! – вдруг закричала Ксюша. – Нет, понимаешь?
Анна Ильинична даже опешила – впервые внучка ей противоречила.
– Как это – нет?! Как это – нет?! У всех – есть, а у тебя нет?!
– А у меня – нет!
Лида хотела возразить – у тех детей, которые ходят в музыкальную школу, она была изначально, иначе бы их туда не приняли. А Ксюшу взяли, потому что завуч Тамара Андреевна с Анной Ильиничной ходят в одну кулинарку, и когда Анна Ильинична стоит в очереди – то всегда пустит перед собой прибежавшую Тамару Андреевну, даже если поднимется визг и ор. Опять же, вязание. Завучу был подарен модный, по схеме из «Силуэта», жакет. Чисто по-приятельски подарен – отчего бы одной приятельнице на досуге не связать обновку другой приятельнице?
– У всех есть музыкальная память, – уверенно сказала Анна Ильинична, помнившая песенки и частушки довоенных времен.
– А у меня нет!
– Оксана!
Противоречий Анна Ильинична не любила.
– Что, бабушка?
Если Ксюша называла Анну Ильиничну не бабулей, а бабушкой, значит, начинался следующий этап спора.
– Оксана, мы все для тебя делаем. Я не покладая рук работаю, мама работу на дом берет, и все – для тебя, ты у нас одна, все – для тебя! А ты?
– Да нет у меня этой музыкальной памяти!
– Должна быть! Ты просто мало занимаешься!
– Нет! Не должна!
Лида понимала, что мать права. Память можно и нужно тренировать. Но и дочку ей было жалко, хотя Ксюшины выкрики вызывали раздражение.
– А я говорю – мало! С завтрашнего дня будешь заниматься два часа!
Отчего Анне Ильиничне нужно было непременно отдать внучку в музыкальную школу – Лида понимала. Для матери музыкальная школа была символом того, что ребенок получает все самое лучшее, даже самое аристократическое. Задуматься о том, что девочка будет делать дальше с музыкальным образованием, Анна Ильинична органически не была способна. Она просто с детства знала, что дочери директоров и завмагов учатся играть на пианино, и, значит, единственная внучка должна быть не хуже.
– Не буду!
Лида еще не видела такой свою дочку. Ксюша резко вздергивала подбородок, движение было судорожным, очень нехорошим. И рот тоже дергался. Бровки сдвинулись и, к ужасу Лиды, девочка вдруг стала похожа на своего отца.
Это было невозможно, недопустимо! И не должно было в этом доме быть ни единого напоминания о Борисе Петровиче! Из-за которого вся Лидина жизнь пошла наперекосяк! За что, за какие грехи предков, ее единственный мужчина оказался подлецом?
За что она, еще молодая женщина, обречена вспоминать его, а как вспомнит – проклинать? За что ей эта кара – воспоминания о подлеце?
Еще и Ксюшка!
– Ты будешь делать так, как я сказала!
Анна Ильинична понимала одно – нужно выдержать характер. Сейчас пойдешь на попятный – потом придется делать еще уступки.
– Не буду! Не буду больше ходить в эту школу! Я ее ненавижу! Мама! Ты же знаешь! Я ее ненавижу! И Клару Александровну ненавижу! У нее изо рта воняет!
– Ничего у нее не воняет, – ответила Лида.
– Нет, воняет!
– Значит, не пойдешь больше на музыку? – спросила Анна Ильинична.
– Не пойду!
И тут бабушка дала внучке весомую пощечину.
– Марш за уроки! – приказала она. – Тоже мне, разговорилась!
