Рома был занят – паковал вещи. Яшка с курьером прислал ему две огромные клетчатые сумки, куда должно было влезть все его имущество.
– Давно пора, – сказал, узнав новости, Яшка. – Придешь в себя, обрати внимание на Аллочку. Хорошая девочка, и ты ей нравишься. Если что – и жениться можно.
– Я ей в отцы гожусь.
– Ну и что? Вот тоже нашел повод! Присмотрись, присмотрись… Я тебе как старый ловелас говорю – девчонка стоящая, кому-то повезет.
Так что Рома деловито вынимал из шкафов свое добро и неторопливо, аккуратно, складывал в сумки. Это не было истерическим бегством – это было спокойным и совершенно бесстрастным уходом. Илона, которая после ночных шатаний по лесу заболела, лежала в постели и следила за тем, как муж ходит туда и обратно.
Вдруг она поняла, что начинается бред: кто-то в голове навязчиво твердил: «Это уже было однажды, это уже было однажды».
Наконец Рома все забрал, уложил и задернул «молнии» сумок.
– Ну, все, – сказал он. – Живи как знаешь. На базаре ты не пропадешь. Можешь пускать квартирантов. Развод я оформлю сам. Я позвонил тете Тане, она за тобой присмотрит, я ей оставлю денег на медицину. Ну, пошел… Может, еще кому в жизни пригожусь. Удачи.
– Рома…
– Удачи.
В прихожей негромко стукнула дверь, и Илона осталась одна.
Тут случилось раздвоение. Илона-первая, осознав беду, вскочила, выбежала в прихожую, поверх пижамки накинула пальто, понеслась вниз по лестнице, как привидение, не касаясь ногами ступенек, и звала, звала:
– Ромка! Ромка, стой!
Но он словно растворился. Откуда-то во дворе взялась оградка, раньше ее не было; наверно, из парка возле Олиного дома. Илона-первая села на эту оградку, уже готовая заплакать, но сдержалась – люди ходят, что подумают? И сидела, и понемногу таяла…
А Илона-вторая, немного еще полежав, встала, надела теплый халат и медленно вышла из спальни. В прихожей, на полочке под зеркалом лежали Ромины ключи. Ей стало зябко, она завернулась в халат поплотнее и позвонила отцу.
Она редко звонила в тот дом, где он жил со своей женщиной, Ириной. Ирину она видела и ничего против нее не имела, приятная женщина, лицо хорошее, а вот звонить что-то не хотелось. Но Илона полагала, что отец должен знать о ее разводе.
Оказалось – знает.
– Ну, что же, Илусик, – горестно сказал он, – ты же сама во всем виновата. Мы с Ромой говорили, пока в город ехали. Что же ты мне раньше не сказала? Я бы нарколога хорошего нашел, вылечили бы тебя!
– Он водил меня к наркологу. Шарлатанство это все, папа.
– Ты хочешь, чтобы он вернулся? – неуверенно спросил отец.
– Я не знаю, папа. Я привыкла к нему. Кто ж знал, что он может уйти?! Он же так любил меня! – воскликнула Илона. – А теперь? Я не представляю, как мне жить теперь! Что у меня осталось? Профессии нет, работы нет, один базар!
– Илусик, он очень долго надеялся, что ты его полюбишь и изменишься.
– Это он тебе сказал?
– Я сам понял. Доченька, ты попробуй его вернуть, попробуй, хорошо? Прощения попроси, а?
– Просила.
– Давай я с ним поговорю. Но, Илусик, ты понимаешь – никаких базаров, ничего такого…
– А на что я тогда буду жить?
– Я буду давать тебе деньги.
Илона задумалась. Она знала, что отец зарабатывал мало, пенсия у него небольшая. Брать отцовские деньги она просто не могла. Тем это разговор и кончился – для Илоны, в сущности, ничем, а отец затосковал от сознания своего бессилия.
Два дня Илона жила, не выходя из дому и питаясь теми запасами, что в холодильнике. Забегала Галочка, приносила лекарства. Потом надо было что-то решать. А что тут решишь?.. Когда ты никому не нужна?..
Илона позвонила тете Фене и с утра поехала на рынок.
Вернулась она чуть выпивши. Посмотрела телевизор, там ничего интересного не показывали, но через четверть часа обещали сериал. Вечер опять был пустой, даже вдвойне, втройне пустой – ждать было некого.
И она снова вспомнила – это уже было однажды, это уже было однажды! Тихие и неумолимые сборы, тихий спокойный голос. Было – и повторилось, как будто отсутствие любви поселилось в этой квартире, обрело плоть и изгоняло тех, кто любит.
Она снова поняла, что нужно было бежать следом, в пальто поверх пижамки, падать наземь, обнимать за колени, так кричать «Прости!», чтобы стекла в окнах зазвенели. И поняла она также, что, если это утро повторится, не побежит и не закричит – нет внутри силы для бега и крика.
Руки скучали без дела. С чего рукам такая блажь пришла – кто их разберет. Илона встала с дивана, вышла в прихожую, где на тумбочке набралось полметра старых газет. Куда подевались ножницы – она не знала, взяла на кухне длинный хлебный нож. И, усевшись перед телевизором, стала наощупь складывать газеты и разрезать по сгибу. Плевать, что дома целая упаковка рулонов туалетной бумаги. Получались неровные квадратики, и она, опять же наощупь, не отвлекаясь от сериала, собирала их в стопочку. Вот теперь на душу снизошел покой. Появилось занятие, которого хватит на все долгие вечера.
Валерий Игнатьевич, поговорив с Илоной, расстроился – он не мог помочь дочери, он знал, что Рома вежливо его выслушает и все равно не вернется. Он попытался вспомнить все, что знал о дочери, чтобы понять – как это все получилось? И вдруг оказалось, что он куда больше знает об Илоне-маленькой, чем об Илоне-двадцатилетней. И родная мать о ней тоже ничего не знала, и, получается, никто не знал. А ведь в ее жизни было что-то такое, чего она не выдержала – просто так спасения в бутылке не ищут. И виноват тот, кто вовремя не спросил ее: Илусик, что с тобой?
Ему показалось, что, задай он вовремя этот вопрос, получил бы пространный и правдивый ответ. И потому на душе стало как-то пакостно.
Потом Валерий Игнатьевич собрался с духом, сходил в магазин, купил продукты по списку и пришел домой – так он теперь говорил о квартире, в которой жил с очень милой женщиной, Ириной Васильевной, бывшей на десять лет его моложе. Они сошлись, когда он бросил первую жену; бросил, осознав, что его преданная любовь оказалась бессильна и, в сущности, не нужна. Ирина Васильевна, за пять лет до того овдовевшая, к тому времени уже воспитала и выдала замуж дочь, растила сына и очень хотела, чтобы в доме была мужская рука. Она сперва просто положила глаз на вдруг ставшего одиноким сослуживца, а потом они, очень осторожно сближаясь, полюбили друг друга тихой, со стороны даже незаметной любовью. Это была любовь-безмолвная-забота – то, чего Илонин отец если и видел от законной жены, то очень мало.
Ирины Васильевны дома не было – ушла в поликлинику. Валерий Игнатьевич прилег – его вдруг потянуло в сон. И, засыпая, он еще успел подумать: Господи, как же я устал, даже странно – всего лишь за продуктами сходил…
Потом навалилась тяжесть – ни рукой, ни ногой не пошевелить, не вдохнуть воздуха. Он на миг проснулся – но всего лишь на миг.
