«Удовлетворив», поднял краткий тост за ленинградцев. Краткий, потому что не любил город, где погиб его друг Киров?
А я думаю, что причина в другом. О ней пишет историк Д. Волкогонов: «Когда Ленинград бился, почти конвульсируя, в смертельной блокаде, вышло несколько секретных распоряжений из Москвы, исполненных Ждановым («О спецснабжении продтоварами руководящих партийных и советских работников» несчастного и героического города) (Как вы понимаете, распоряжения такого рода исполнялись руководством с большой охотой.)
Сталин чувствовал вину за многочисленные жертвы среди мирных ленинградцев. Поэтому и краткий тост.
Но это, так сказать, версия политического толка. Но есть и версия винная, согласно которой Сталина сильно раздосадовала история с партией элитного французского вина «Сент-Эмилион» урожая 1891 года; с огромными трудностями его запасы были вывезены из блокадного города по Дороге жизни, а оказалось, вся эта сверхсекретная операция не стоила свеч – спасенное вино, которое, по всей видимости, планировалось продать французам по дорогой цене, уже давно умерло, полностью скисло.
Это наследие еще царского двора большевики хранили как зеницу ока. Вино спасли в 1917 году от пьяных матросских погромов, не поддались соблазну его продать, когда нужны были деньги, хотя в 20-е годы французы, рыскавшие в поисках этой марки по всей Европе, готовы были платить за него большие деньги. Считалось, что в СССР хранится самая большая коллекция «Сент-Эмилиона» голодного для российского Поволжья 1891 года, ставшего самым урожайным для виноделов Бургундии и Гаскони, так как засуха, которая обрушилась на Европу в тот год, сожгла русский хлеб, но повысила качество именно французского винограда. Большевики гордились своей коллекцией. На «Самтрест», куда были доставлены под охраной НКВД грузовики с «Сент-Эмилионом», прибыли знатоки тонких французских вин – «советский граф» Алексей Толстой и известный писатель Илья Эренбург. С волнением откупоривались бутылка за бутылкой и так же – одна за другой – браковались.
Злой Эренбург вынес от посещения «Самтреста» единственное положительное впечатление: «В одном из цехов проверяли бутылки, ударяя по каждой металлической палочкой, и я считал, что эта музыка куда лучше той, которой нас потчевали… известные пианисты…»
Если объявить конкурс на лучший (за всю историю человечества) тост, то вот этот, сталинский, сказанный на великом пиру победителей в войне с нацизмом, наверняка будет первым:
«Не думайте, что я скажу что-нибудь необычайное. У меня самый простой, обыкновенный тост. Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых мало чинов и звание незавидное. За людей, которых считают «винтиками» великого государственного механизма, но без которых все мы – маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стоим. Какой-либо «винтик» разладился – и кончено.
Я поднимаю тост за людей простых, обычных, скромных, за «винтики», которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя им легион, потому что это десятки миллионов людей. Это скромные люди. Никто о них ничего не пишет, звания у них нет, чинов мало, но это – люди, которые держат нас, как основание держит вершину. Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей…»
В этом тосте весь Сталин. Если «государственный механизм», то – «великий». Если простой человек – то скромный «винтик». Но речь в этой книге не о том. Если водка – добро для России, то надо честно признать, что в этой стране очень часто ее использовали во зло. И эпоха Сталина – лучшее тому подтверждение. А как с водкой быть дальше, будем думать сообща.
«Чуточку выпачкаться в грязи…»
Из всех вождей нашей страны в XX веке Сталин, по сути, наипервейший пьяница, настоящий ученик Петра Великого. Он вершит политику за обеденным столом и пиршества длятся по 8–9 часов. На этом, кстати, заострил внимание М. Джилас, сподвижник югославского лидера Тито: «Русский царь Петр Великий подобным же образом устраивал со своими помощниками похожие пирушки, на которых они обжирались и упивались до одури, в то же время решая судьбу России и русского народа…»
Петр, правда, пил в таких количествах, какие нормальному человеку, даже и Сталину, было не осилить. Хотя Сталин и очень старался. От деяний Петра Первого мозги у народа были враскоряку. С одной стороны, он создал Всепьянейший Собор, славящий Бахуса, и по Уставу соборянам трезвыми ложиться спать запретил.
С другой стороны, нещадно карал подданных за невоздержанность в питие, вешал пьяницам на шею 16-килограммовую медаль позора («За пьянство»). До полусмерти гонял пьяниц сквозь строй, заковывал в железо.
История повторяется с каким-то удивительным постоянством! Реформатор Петр Романов (как, скажем, и другой реформатор – Михаил Горбачев) был ненавидим широкими народными массами уже потому, что в поисках средств для ведения войны со шведами повысил цену на водку.
Народ, пишет историк С.Ф. Платонов в «Полном курсе лекций по русской истории» (Петроград, 1917, Сенатская типография), не смущало, что «пошлиной были обложены бороды «бородачей», которые не желали бриться; пошлины брали с бань; очень высокую цену брали за дубовые гробы, продажа которых стала казенной монополией». Черт с ними – с гробами, с бородами! Была бы водка, а бороды, гробы, закабаление народа, даже каторжный труд и вечная солдатчина – против нее ничто.
Но вот с водкой была беда. Введя госмонополию на водку, Петр передал ее продажу «откупщикам», которые не стеснялись драть с народа просто фантастические деньги!
И конечно же народ не безмолвствовал, ежедневно прибавляя работы Тайному приказу, собиравшему, как сейчас бы написали, антипетровский компромат.
Вот выдержки из архивов тогдашнего сыска:
«Царь бороды бреет и с немцами водится, и вера стала немецкая… чего ждать от басурманина?» Народ роптал, бунтовал, проклиная царя-реформатора с его планами переустройства патриархальной России с ее устоявшимися веками понятиями.
«Котораго дня государь и князь Ромодановский крови изопьют, того дня и те часы они веселы, а котораго дня не изопьют, и того дня им хлеб не есться…»; «Кабы Петра убили, так бы и служба минула, и черни легче было бы»; «Мироед, весь мир переел. На него, кутилку, переводу нет, только переводит добрыя головы»; «Осиротил и заставил плакать век»; «Если он станет долго жить, он и всех нас переведет»; «Какой он царь?.. Никак в нашем царстве государя нет?»
«И многие решались утверждать о Петре, что «это не государь, что ныне владеет, – пишет С.Ф. Платонов. – Дойдя до этой страшной догадки, народная фантазия принялась усиленно работать, чтобы ответить себе, кто же такой Петр, или тот, «кто ныне владеет?»… Заграничная поездка Петра дала предлог к одному ответу; немецкие привычки создали другой… Во-первых, стали рассказывать, что Петр во время поездки за границу был пленен в Швеции и там «закладен в столб», а на Русь выпущен вместо него царствовать немчин, который и владеет царством. Вариантами к этой легенде служили рассказы о том, что Петр в Швеции не закладен в столб, а посажен в бочку и пущен в море. Существовал рассказ, что в бочке погиб за Петра верный стрелец, а Петр жив, скоро вернется на Русь и прогонит самозванца-немчина… Он не государь – латыш; поста никакого не имеет; он льстец, антихрист, рожден от нечистой девицы…»
