– «Я звоню из Пиджинсфорд-хауса».
– Николл!
– Кто, я? – отозвался Джеймс, просыпаясь.
– Попробуйте, пожалуйста.
– «Я звоню из Пиджинсфорд-хауса», – пропищал Джеймс без улыбки.
Инспектор стряхнул пепел в крышечку от пудреницы Фрэн, лежавшую на туалетном столике.
– Мистер Голд, в котором часу вы вышли из гостиной?
– Я ушел вместе со всеми – не знаю, в котором часу это было. Если вы предполагаете, что вскоре после одиннадцати я отлучился к телефону и позвонил в полицию, имитируя женский голос, то это совсем мимо цели – с половины одиннадцатого до половины двенадцатого я постоянно был на глазах по крайней мере у четырех человек.
– А они были у него на глазах, если вы понимаете, что я хочу сказать! – подхватила Фрэн.
Она сидела на кровати, закутавшись в пуховое одеяло.
– Так что никто из нас, очевидно, не мог этого сделать!
– Кто-нибудь может назвать под присягой точное время, когда мистер Пенрок покинул гостиную? – спросил Коки, пропустив ее слова мимо ушей.
Никто не ответил.
– В десять минут двенадцатого?
– Примерно, – сказал Пенрок.
– Примерно? Меня не интересует «примерно»! В пять минут двенадцатого?
– Нет, – хором ответили все.
– Позднее, чем в пять минут?
– Да, определенно!
В пять минут двенадцатого неизвестный – или неизвестная – уже говорил по телефону с дежурным полицейским, требуя, чтобы трубку взял лично инспектор Кокрилл. Его нашли не сразу. Разговор закончился в восемь минут двенадцатого… Вероятно, звонок раздался ровно. Кроме того, Кокрилл считал, что Пенрок честно старался и не смог изобразить женский голос. Иначе инспектор бы почуял. Невозможно всегда полагаться только на интуицию, однако иногда к ней стоит прислушаться.
Инспектор обвел собравшихся суровым взглядом.
– Готовы ли вы подтвердить под присягой – в буквальном смысле под присягой, в зале суда, это вполне может потребоваться, – что все вы: леди Харт, две ее внучки, Джеймс Николл и мистер Голд – не покидали гостиной с одиннадцати часов по крайней мере до половины двенадцатого?
Все закивали.
– И что мистер Пенрок находился с вами некоторое время после пяти минут двенадцатого – даже, возможно, до десяти минут двенадцатого?
Все снова изобразили китайских болванчиков.
– И в доме никого нет, кроме вас и прислуги?
– Никого, – твердо ответил Пенрок.
– Значит, я не в своем уме, – промолвил Коки.
Он швырнул смятую сигарету вслед за предыдущей в мусорную корзинку и протопал к двери, прикрыв по дороге дверцу стенного шкафа.
– Ложитесь-ка вы все спать! Прошу прощенья, Фрэн, я тут, кажется, намусорил около вашего камина.
– Да ничего страшного, милый Коки, – ответила Фрэн, свесив голову с кровати, чтобы посмотреть на рассыпанный сигаретный пепел. – Уж лучше на пол, чем в мою пудреницу.
– Пойдем, пойдем! Расходитесь по своим комнатам!
– Я останусь с Фрэн, – сказала леди Харт, не двигаясь с места.
– Фрэн в полной безопасности, а вам, леди Харт, лучше пойти к себе.
Фрэн хотела возразить, но побоялась, что ее сочтут трусихой:
– Да что мне сделается! За окном полицейский, в коридоре – еще один. Что еще девушке нужно? Разве чтобы еще одного прямо в комнате поместили?
– Коки, а можно, я с ней останусь? – взмолилась Венис.
Кокрилл был встревожен и оттого раздражителен.
– Все по комнатам! – приказал он. – Делайте, что говорят! С Франческой все будет хорошо. Мистер Пенрок, я у вас отниму еще немного времени, а потом надо бы и нам поспать хоть немного.
– В библиотеке есть диван, – сказал Пенрок, выходя вслед за другими на площадку лестницы. – Я туда принесу плед и пару подушек. Вам будет удобно. Уж извините, свободных кроватей в доме не осталось. Пожалуйста, спускайтесь, а я вас догоню через минуту.
– Я здесь подожду, – упрямо ответил Кокрилл, стоя на верхней ступеньке.
Пенрок растерялся:
– Хорошо… Но… Ничего, если я пожелаю Фрэн спокойной ночи? Я на минутку.
Инспектор бросил на него пронзительный взгляд, а затем постучался к Фрэн.
– Фрэнсис! Если вы еще не легли, подойдете на минутку к двери? Мистер Пенрок хочет с вами поговорить.
Когда Фрэн выглянула из комнаты, инспектор отступил на пару шагов.
– Прошу вас!
Пенрок изумленно воззрился на него.
– Господи боже, Коки! Вы же не думаете… Фрэн, прости, я всего лишь хотел пожелать тебе спокойной ночи и спросить, не нужно ли тебе… чего-нибудь. Хочешь, я посижу у твоей двери?
– Да что ты, милый Пен! Там полицейский дежурит у лестницы. Я совсем не боюсь, вот честное слово, ни капельки! – проговорила Фрэн дрожащим голосом.
– Родная моя, я всю ночь не буду спать и дверь оставлю открытой – тут, напротив. Если тебе хоть что-нибудь будет нужно…
– Нет, правда, я в полном порядке. А ты спи, пожалуйста! И все равно, спасибо, мой хороший!
Пенрок схватил ее за руку, не обращая внимания на то, что инспектор шагнул к ним. Голос Пенрока дрожал не меньше, чем у Франчески.
– Фрэн… поцелуй меня.
Она положила руки ему на плечи и легко поцеловала в губы. Ему до дрожи хотелось сгрести ее в объятия, подхватить на руки и оберегать от всего на свете, но он всего лишь так же целомудренно ответил на ее поцелуй и разжал руки. Улыбнувшись ему, она тихонько закрыла дверь.
Пенрок неуверенно повернулся к лестнице.
– Плед, – мягко напомнил Кокрилл.
– Ах да… Плед. Простите, я совсем забыл. Плед, плед, плед…
Он застыл, словно в трансе, но тут же, очнувшись, достал из сундука в углу площадки стопку одеял.
– Хотите выпить? – спросил Пенрок, спускаясь по лестнице.
– Глоток шотландского виски не помешал бы, – с благодарностью признался Коки. – Можете мне поверить, дорога сюда была не сахар. Снег уже не шел, но на проселках его много навалило. Не отличишь, где проезжая часть, а где канава. Один раз мы застряли. Пришлось машину выталкивать. А я еще и сходил с ума от беспокойства за Фрэн Харт.
– Почему не позвонили? – спросил Пенрок. – Мы бы хоть присмотрели за ней до вашего приезда.
– Не смогли дозвониться. Наверное, провода оборвались из-за снега. А ведь он всего пару часов падал… Черт возьми!
Инспектор, круто развернувшись, подошел к телефону. Аппарат стоял в углу просторного, слабо освещенного холла. Провод, идущий наружу через крошечное окошко под самым потолком, был перерезан. Рядом на подоконнике лежали садовые ножницы. Инспектор кивнул и поморщился, словно говоря: «Вот же дьявольщина!»
