Из коридора донесся тоненький протяжный вой. Все стали оглядываться.
– Ну вот, начинается, – обратилась Фрэнсис к Венис.
Бунзен, мимолетно улыбнувшись, продолжил давать показания. Десять минут спустя доктор Мир беспомощно спросил, нельзя ли прекратить шум.
– Пустите его к нам, и сразу станет тихо, – с готовностью ответила Фрэн.
Ей сказали, что это совершенно исключено. Фрэн вышла за дверь – объяснить Азизу, что шуметь ни в коем случае нельзя. Песик покорно лег на пол, до предела натянув поводок и грустно уткнувшись холодным черным носом в передние лапки. Фрэн вернулась на место.
Леди Харт живо описала, как ее разбудил Бунзен.
– Он сказал: «Я хотел позвать мистера Пенрока. Там в саду, у дороги, лежит женщина». Я спросила: «Кто она?» – а он ответил, что не смог разглядеть лицо за волосами. Только сказал: «На ней шляпка мисс Фрэн!»
Старушка, не удержавшись, прибавила рассказу драматизма. Когда она вернулась на место, внучки встретили ее уверениями, что ей непременно нужно выступать на сцене, причем обе несколько истерически хихикали. Леди Харт вздохнула. Азиз за дверью горестно заплакал.
Фрэн, всплеснув руками, снова вскочила.
– Простите, пожалуйста, но если вы все-таки разрешите его впустить, он будет сидеть у меня на коленях тихо-тихо, даже не пикнет!
В задних рядах послышались крики:
– Позор!
Доктор Мир сказал раздраженно:
– Я не могу допустить такого неуважения!
– Что тут неуважительного? – с жаром ответила Фрэн. – Чем повредит мисс Морланд, если Азиз будет здесь?
Глаза доктора Мира испуганными рыбами заметались за стеклами пенсне.
– Дорогая юная леди, нельзя оскорблять покойницу! Вы раните чувства любящих друзей и родственников!
– Никакие они не любящие, – убежденно возразила Фрэн.
Венис дернула ее за юбку.
– Ну хорошо, тогда я отведу его домой, но я считаю, что это просто глупость! Я с самого начала не хотела сюда идти – так нет, меня заставили. Теперь оказывается, что я здесь вовсе не нужна, и меня прогоняют из-за ложных сантиментов…
Она вышла из классной комнаты, продолжая бубнить на ходу, словно рассерженная школьница. Зрители в задних рядах понемногу успокоились, хоть и были весьма разочарованы, лишившись повода для праведного гнева.
Дознание шло своим чередом. Фермер, владелец топора, сообщил, что оставил топор под деревом на другом берегу речки. Он был крайне разочарован тем, что ему пришлось покинуть свидетельское место, проведя там едва ли минуту – а он для такого случая специально купил новый костюм.
Доктор Мир барабанил короткими толстыми пальцами по учительскому столу. Следующей свидетельницей оказалась Тротти. Ей помогли подняться на возвышение.
Доктор Мир и вся его юридическая мишура не произвели на Тротти впечатления. Опираясь пухлой белой рукой на ограждение свидетельского места, а в другой держа Библию, она буднично произнесла слова присяги. Мистер Эйблетт – видимо считая, что должен отрабатывать свой гонорар, – вскочил на ноги и предложил свидетельнице стул. Кокрилл, доктор Ньюсом, Пенрок, полдесятка полицейских и большинство присяжных сильно обиделись, поскольку собирались сделать то же самое, но не успели. Помощник коронера бережно усадил Тротти.
Старая служанка последней видела Грейс Морланд при жизни – разумеется, не считая убийцы. Это было примерно в одиннадцать вечера, за час до того, как обнаружили мертвое тело.
– На ваш взгляд, ее что-нибудь беспокоило? – монотонно, будто телефонистка, осведомился доктор Мир.
– Да что уж тут говорить, она была сама не своя, – со своей обычной прямотой ответила Тротти. – Днем ушла со всякими там красками, веселая, как птичка, рисовать колокольню – хотя зачем ей столько картинок с колокольней, один бог знает. У нас их с десяток наберется, не меньше. Я-то, грешным делом, всегда думала, что ей это только предлог, чтобы до Большого дома прогуляться…
Тротти помолчала, задумавшись. На губах ее играла едва заметная жалостливая и чуточку презрительная улыбка.
– Что уж теперь, нету ее больше на свете, – произнесла она, словно опомнившись, и прибавила окрепшим голосом: – Я не видела, как она вернулась. Часа через два приехала мисс Пайпа, и мисс Грейс вышла из своей комнаты. Мне показалось, что глаза у нее заплаканные, а так весь вечер она держалась, как обычно. В одиннадцать или чуть позже – и не просите сказать точнее, я время плохо разбираю, так и полицейским сказала, а уж они расспрашивали прямо до тошноты – зашла я к ней в комнату, а мисс Грейс сидит на подоконнике, занавески отдернула и на луну любуется. Потом обернулась и говорит: «Ну, Тротти, она у меня в кулаке теперь» – и словно как не мне, а самой себе. И кулак сжала, словно держит что-то, потрясла слегка и смотрит на свою руку…
Воображение каждого из присутствующих нарисовало самые разные картинки. Кто представил себе комнату в нежных пастельных тонах, кто – с обоями в цветочек, а кто-то – сплошь увешанную акварельными набросками колокольни; с дубовой мебелью, или из красного дерева, или с ситцевой обивкой; на полу – пушистый мягкий ковер, или же линолеум, а то и просто голые доски; но в каждой из этих комнат разыгрывалась одна и та же сцена. Пухлая низкорослая хромоножка тянется к выключателю, а высокая, угловатая женщина медленно стискивает в руке нечто бесценное и в то же время ненавистное, и смотрит, смотрит застывшим взглядом на белые скрюченные пальцы…
Тротти внезапно встала и заковыляла на свое место.
Журналисты дрались у телефона за право первым сообщить в редакцию, что мисс Морланд была задушена неизвестным лицом или группой лиц.
Девять присяжных по делу о смерти мисс Пайпы Ле Мэй, науськанные друзьями и родственниками, пожелали непременно увидеть тело жертвы и посему на послеобеденном заседании являли собой замечательное зрелище, сидя с зелеными лицами в наскоро сооруженном закутке. Снова доктор Ньюсом взбежал на свидетельское место. По его мнению, голова была отделена от туловища по меньшей мере через несколько минут после смерти, а какое орудие при этом использовалось, златокудрый доктор сказать не мог. Отметины на шее не сохранились, однако он обнаружил повреждения гортани и языка, свидетельствующие об удушении. Также наличие большого количества крови в легких и переполнение кровью правой половины сердца… Тут один из присяжных торопливо вскочил и выбежал в соседнюю комнату. Некоторое время оттуда доносились характерные звуки, а затем присяжный вернулся, позеленев еще больше и вытирая лоб носовым платком. Доктор Ньюсом жизнерадостно продолжил рассказ о ходе вскрытия. Другой присяжный прижал платок ко рту.
– Может, перейдем к вопросу о времени смерти? – предложил доктор Мир, чувствуя, что иначе дознание затянется до глубокой ночи.
Вопрос о времени доктор Ньюсом изучил со всем тщанием. Убитую видели живой незадолго до одиннадцати вечера. Сам он осмотрел труп на следующий день, в девять утра. Трупное окоченение, сообщил доктор Ньюсом, наблюдалось выше поясницы; нижние конечности немного занемели, но это, по всей вероятности, просто из-за холода. Как правило, трупное окоченение начинает распространяться от лица и шеи, но в данном случае, безусловно… Первый присяжный едва не лишился чувств, и доктор Ньюсом не стал подробно описывать состояние лица и шеи жертвы. При обычных условиях, по его мнению, состояние торса позволило бы утверждать, что смерть наступила за семь-восемь часов до вскрытия; с другой стороны, тут важны характеристики мышечной ткани. Убитая была женщиной здоровой и крепкой; это могло замедлить процесс окоченения. Этому способствовало и другое обстоятельство: тело после смерти несколько часов находилось на сильном холоде. В целом доктор Ньюсом сказал бы, что смерть наступила не раньше чем за одиннадцать часов и не позднее чем за восемь часов до вскрытия. Толку от этого высоконаучного вывода не было никакого, поскольку за одиннадцать часов до вскрытия, как уже установлено, Пайпа была еще жива, а через час после этого снегопад прекратился. К тому же доктор Ньюсом добавил, что даже и насчет этих временных рамок ничего нельзя сказать с уверенностью, так как исключения встречаются очень часто и невозможно учесть все факторы, влияющие на состояние трупа. Кивнув коронеру, молодой доктор отправился восвояси. С его уходом присяжные заметно приободрились.
