– Слушаем вас, мистер Стрейнджуэйс, – пригласил его к продолжению Блаунт.
– Начнем с того, с чего и следует начинать, – с начала. С того момента, когда мы утром нашли О’Брайана мертвым. Обратите внимание, спустившись вниз, я застал на веранде Эдварда Кавендиша. Уставший от трудов праведных бизнесмен вышел глотнуть свежего деревенского воздуху. Все нормально, все правильно. Но какой-нибудь въедливый, всех и вся подозревающий тип мог бы сказать, что этот человек кого-то поджидает, чтобы этого кого-то можно было тактично отвлечь от следов на снегу. Далее. Когда я обмолвился, что иду в садовый домик посмотреть, проснулся ли О’Брайан, Кавендиш совершил большой промах – он никак не отреагировал на мои слова, вообще никак.
Бликли с удивлением посмотрел на Найджела. Инспектор тоже. Но тут же изо всех сил хлопнул себя ладонью по лысому черепу.
– То есть вы хотите сказать, что ему неоткуда было знать, что О’Брайан заночевал в садовом домике?
– Разумеется! Ему следовало выразить удивление. Ему следовало сказать, что он-то думал, что хозяин – дома, в своей спальне. Кавендиш этого не сделал, и, выходит, он знал, что О’Брайан в садовом домике, а откуда ему знать, если только он сам там его не видел минувшей ночью? Идем дальше. Он не только не давал мне затоптать следы, но и когда на веранду вышли все остальные, всячески обращал мое внимание на то, чтобы на них никто не наступил. Удивительное присутствие духа у обыкновенного человека, только что увидевшего труп хозяина дома. Следующий пункт – туфли. На Кавендише было пальто, и, следовательно, он мог спрятать их под полой и снова вынести из дома. Более того, у него было гораздо больше времени, чем у других, чтобы сделать это. Он вытирал лоб носовым платком; не сомневаюсь, что и туфли он обернул им же, дабы не оставить следов. Думаю, он собрался спрятать их сразу же, но никак не мог выбрать подходящего момента: я почти уверен, что, когда я осматривался в комнате, на месте их уже не было. Затем появились все остальные. Внимание мое было сосредоточено на них – надо было посмотреть на их реакцию, ну и проследить, чтобы никто ни к чему не прикасался. Вот тогда-то Кавендиш и мог спрятать туфли – допускаю, что это было как раз в тот момент, когда Лючия разыграла свой обморок. Пожалуй, пока это все, что я могу добавить к уже известному.
Наступило молчание, не продлившееся долго. Его прервал суперинтендант.
– Черт побери, сэр, – хлопнул он себя по колену, – я вот еще о чем подумал! Меня навело на эту мысль то, что вы сказали о Кавендише. Помните, Беллами признался, что в то утро он пропустил подъем? Он еще накануне собирался зайти в садовый домик посмотреть, что да как, но его потянуло в сон, да так сильно, что он проспал до утра и поднялся позже обычного. Вспомним теперь показания мисс Кавендиш. – Бликли облизнул большой палец и принялся листать записную книжку. – «Я прошла в комнату брата, – монотонно принялся зачитывать он, – и попросила его дать мне снотворное – он упаковал его со своими вещами. Брат еще не спал и встал с постели поискать таблетки». Ну что, джентльмены, – суперинтендант торжествующе откинулся на спинку стула, – что это вам подсказывает?
– Полагаю, я догадываюсь, – сухо откликнулся Блаунт. – Мне это подсказывает, что Кавендиш дал Беллами некоторое количество снотворного, чтобы тот не дошел до садового домика и не помешал ему совершить задуманное.
– Возможно, он и мне дал этого зелья, – вставил Найджел. – Я собирался бодрствовать, но вырубился, заснул и встал довольно поздно. Не исключаю, что он бросил мне таблетку в кофе, когда его подали после ужина.
– Из этого следует, – подхватил инспектор, – что Кавендиш каким-то образом узнал, что вы здесь для того, чтобы по просьбе О’Брайана провести расследование. Можно взглянуть на ваши заметки, сэр?
Бликли передал ему записную книжку.
– Так, вижу, что после слов мисс Кавендиш следует заявление ее брата, будто он лег вскоре после двенадцати, но долго не мог заснуть. Мисс Кавендиш зашла к нему без четверти два, и он еще не спал. Снотворное берешь с собой не для балласта. Если он действительно не мог заснуть, почему бы не проглотить таблетку-другую? Таким образом, можно предположить, что перед появлением сестры его долго не было у себя в комнате.
Все трое откинулись назад, словно демонстрируя общее согласие. Первую часть обвинения против Эдварда Кавендиша можно было считать благополучно завершенной. Инспектор Блаунт докурил очередную сигарету и продолжил разговор.
– Все эти ваши соображения, мистер Стрейнджуэйс, для нас представляют большую ценность, но для суда их определенно недостаточно. Давайте обратимся к вопросу о мотиве. Как мне представляется, в свете вновь возникших обстоятельств завещание мистера О’Брайана как важнейший фактор в расследовании преступления следует отмести. Мы не знаем, был ли Кавендиш одним из его бенефициаров. Если был и если знал, что это так, и совершил убийство, чтобы побыстрее получить деньги, вряд ли стал бы он утверждать, будто ему ничего не известно о содержании завещания, ибо, когда оно будет обнародовано, сам факт, что он прикидывался несведущим, сразу бросит на него тень подозрения. С другой стороны, он ни за что не стал уничтожать завещание, если совершил убийство, чтобы из него же, из того же самого завещания, извлечь выгоду. Не исключено, конечно, что – зная, что его сестра является одной из наследниц, и не сомневаясь, что она выделит из своей части столько денег, сколько ему понадобится, – он замыслил убить О’Брайана. Но в любом случае следует, полагаю, согласиться с тем, что даже если это и мотив, то второстепенный.
А главный – это, вне всяких сомнений, – месть. Это подтверждается и тоном писем, содержащих угрозы, и тем, что нам стало известно о давних ирландских приключениях Кавендиша. Он влюбляется в эту девушку, Джудит Фиер. Сила его привязанности подтверждается тем фактом, что он, солидный, с именем, человек, соглашается на детский, недостойный его положения способ переписки через приятельницу.
– Сестра Кавендиша говорила мне, – вставил Найджел, – будто ей показалось, что эта любовная история в Ирландии оказала на него такое сильное воздействие, что впоследствии он так и не женился.
Инспектор посмотрел на Найджела, сдвинув брови.
– Что ж, это еще одно подтверждение, – сухо заметил он. – С течением времени Кавендиш убеждается, что письма мисс Фиер становятся все менее и менее страстными, а под конец приходит письмо от старой няни, в котором она сообщает, что ее питомица влюбилась в садовника. Это тяжелый удар – и по чувству, и по самолюбию. Няня умоляет его приехать в Ирландию и уладить все, но он не может заставить себя сделать это и ограничивается письмом Джудит, в котором наверняка призывает ее образумиться и вернуться к своему прежнему возлюбленному. Призывает, требует. Джудит говорит о его «жестокости». Эта настойчивость, вдобавок к тому положению, в котором она оказалась, – слишком сильное испытание для молодой, неопытной девушки.
– Что это за «положение» такое? – прервал Найджел цветистую речь инспектора.
– Ну как же, ведь трудно сомневаться, что она все же ждала ребенка. Бледность, постоянные перемены настроения и, наконец, последний шаг – все на это указывает. Да, в разговоре с няней она все отрицала, но вполне можно допустить, что такая чувствительная девушка, как Джудит, просто боялась признаться, даже старой кормилице. В любом случае первое, что стало известно Кавендишу после отправления письма, так это что она утопилась. Представьте себе его состояние. Этот молодой повеса не только отнял у него девушку, но еще и бросил ее, когда она больше всего в нем нуждалась, то есть, можно сказать, – убил. Предпринять Кавендиш что-либо не в силах. Джек Ламберт безвозвратно исчез, ничто не связывает его с Фергюсом О’Брайаном. Но за двадцать лет жажда мщения осталась неутоленной. И вот в один прекрасный день Джорджия Кавендиш приводит в дом О’Брайана. Каким-то образом Кавендишу становится известно, что это не кто иной, как Джек Ламберт. Ничего не поделаешь, прежде чем передавать дело в суд, нам придется доказать это, для чего, возможно, потребуются чрезвычайные усилия, разве что удастся каким-то образом заставить Кавендиша самого признать этот факт. Вполне возможно, узнав о самоубийстве Джудит, он попросил детально описать ему портрет Джека Ламберта, и по этому описанию его и узнал, несмотря на мету, которую наложили на его внешность годы.
