– Итак, – проговорил Эванс, – мы ищем кого-то не из школы, знавшего Вимиса?
– Почему, это может быть и наш ученик, такую возможность тоже нельзя исключить, – возразил Тивертон.
Дальнейшее изучение предмета было прервано появлением Гэтсби и Симса. Первый был особенно «петушист» и весь в «перьях», да и второй, кажется, вопреки обыкновению, наслаждался жизнью. Гэтсби плюхнулся на стул и, не дожидаясь приглашения, отхлебнул кофе и закурил сигарету. После чего издал оглушительный булькающий звук и открыл шлюзы.
– Пригласил старину Симми пропустить по рюмашке. Что-то он вроде был не в себе, то ли полиция достала, то ли что-то еще, ну я и прописал ему то, чем мамочка лечит. Верно, Симми?
– Точно.
– Думал, мы уж никогда туда не доберемся. Симми увидел в кустах какую-то желтоперку, ну и решил к ней подобраться поближе. Не понимаю, Симми, что ты находишь в этих несчастных птахах. Да, кстати, о птичках, где Рэнч? Подбивает клинышки к прекрасной Розе, надо полагать?
– Это ты еще о чем, Гэтсби? – ледяным тоном осведомился Тивертон, но тот был слишком навеселе, чтобы его можно было остановить таким образом.
– Только не говори, – продолжал он, – что ты не видел, как она ему за едой строит глазки. Где-нибудь в кустах делишками занимается. Наверняка.
Гриффина и Эванса откровенно передернуло. Симс выпрямился на стуле, лицо его раскраснелось, он задрожал.
– П-послушай, Гэтсби, – заикаясь, проговорил он, – к ч-чему эти н-непристойности? С-слушать противно. Б-болтать про птиц, и только потому, что кое-кто, видите ли, ведет себя как животные, к-как животные – не вижу во всем этом н-ничего веселого, – закончил Симс, пытаясь и в раздерганных чувствах сохранить достоинство. Все смутились. Все, за исключением Гэтсби, который театрально закатил глаза и сказал:
– Господи, кто бы мог подумать, Симс у нас становится воплощением нравственности. Симми, ты сколько успел на грудь взять, когда я отвернулся?
Наступившая тишина была настолько пронзительна и тревожна, что даже Гэтсби с его дубленой шкурой проняло, и он с некоторой снисходительностью заметил, что стоит сменить тему. Что сам же и сделал, немилосердно перескакивая с одного на другое.
– Так, поскольку собрались мы вроде в гостиной, позабавлю вас славной и вполне пристойной шуткой. Да, кстати, она напоминает мне о словах, которые я вчера услышал от суперинтенданта. Неглупо было сказано, между прочим. Малый не промах.
Соответственно, собравшихся попотчевали примерами остроумия Армстронга, и разговор сместился в его сторону. Тивертон высказал сомнения в умственных способностях суперинтенданта. Гриффин – в его законнорожденности. Гэтсби заявил, что малый он умный и настоящий спортсмен. Симс с некоторым раздражением заметил, что он не позволит какому-то там деревенскому верзиле запугивать себя. Майкл, к которому обратились как к арбитру спора, признал, что был слишком напуган суперинтендантом, чтобы составить о нем хоть сколько-нибудь ясное представление, но, по его мнению, независимо от того, умен этот персонаж или глуп, и ум, и глупость отличаются крупными масштабами и потому в одинаковой степени опасны.
В этот момент в комнату вошел донжуан или только якобы донжуан – Рэнч. В атмосфере засквозила некоторая неловкость – кто-то отвернулся, кто-то принялся размешивать сахар в чашке, кто-то набивать трубку.
– Кофе налить, Рэнч? – спросил Тивертон. – Ты где был, ребят укладывал?
– Спасибо, выпью немного. Да, они сегодня немного перевозбудились.
– Ну что, Гэтсби, видишь? – выпалил Симс и тут же смущенно улыбнулся, поймав предупреждающие взгляды четырех пар глаз.
– О чем это вы? Пари, что ли? – Тишина сделалась еще более напряженной. Нарушил ее Тивертон, чьи слова прозвучали как удар грома:
– Да Гэтсби, понимаешь ли, решил, что ты укладываешь Розу.
– Брось, старина, не обращай внимания, – забормотал Гэтсби.
Рэнч побелел. Глаза его сузились, ноздри раздулись: кажется, в облике его не осталось ничего человеческого. Не выпуская из рук чашки, он встал на ноги и вперился взглядом в Гэтсби.
– Ах ты, грязная свинья! – проскрежетал он. – Безмозглый негодяй! Убирайся отсюда! – Его голос поднялся до крика и оборвался. Он швырнул почти еще полную чашку Гэтсби в физиономию.
Тот пошатнулся и заморгал. Со щеки его потекли кофе и кровь. Гэтсби прорычал что-то нечленораздельное и мощным ударом отбросил Рэнча на несколько футов в угол, где бедняга, всхлипывая, упал вместе со свалившимися на него клюшками Тивертона для гольфа. Эванс вскочил, охваченный слепой, бесконтрольной яростью. Тивертон изумленно озирался, явно не понимая, что происходит. И только Гриффин оставался, кажется, невозмутим. Как утес, застыл он перед Гэтсби, схватил его за плечи, развернул и подтолкнул к двери, кротко проговорив напоследок:
– По-моему, сегодня ты и так уже слишком много себе позволил; в твоем дальнейшем присутствии нет никакой нужды.
С этими словами Гриффин повернулся и с помощью протрезвевшего Симса повел Рэнча в его спальню.
В разгромленной комнате остались только Тивертон и Эванс. У Тивертона сохранялось на лице то же странное, отрешенное выражение, словно он решал в уме какой-то ребус.
– Господи, – медленно проговорил он, – и кто меня за язык дернул?
– Нынче вечером все немного не в себе, – неловко откликнулся Майкл. – Ладно, пойду, наверное. Доброй ночи.
И он лег на кровать и провел несколько бессонных часов, думая о том, что грязное дело убийства со смертью жертвы лишь начинается. В голове мелькали подробности минувшего дня, и, по мере того как они собирались в единый узор, приходило осознание, что отношения в кругу коллег стали иными. Да, произошли перемены: под ровной поверхностью происходит некоторое волнение. И вызвано оно – понимание этого стало болезненным ударом – тем, что вместе со всеми другими он ощущает: убийца – один из своих, а события минувшего вечера – это не что иное, как вырвавшиеся наружу тайные подозрения. Тем более Майкл был рад скорому появлению Найджела Стрейнджуэйса.
В то время как преподавательский состав Сэдли-Холл демонстрировал первые признаки падения нравов, суперинтендант Армстронг и сержант Пирсон проводили нечто вроде военного совета за бокалом виски с содовой в доме первого. Начали с доклада сержанта. Он был юн, проницателен, добросердечен. Вьющиеся льняные волосы и простодушное выражение голубых глаз делали его всеобщим любимцем, особенно в кругу дам средних лет, а также весьма успешным следователем. В свою очередь, лицо его настолько точно отражало характер умственной деятельности, отличавшейся редкостной целеустремленностью и прямотой, что преступники с готовностью открывали ему свои сердца, как брату, либо же, безнадежно одураченные его необычайной искренностью, начинали подозревать, что за ней скрывается дьявольская хитрость, и всячески путались в показаниях.
Доклад сержанта оказался длинным, но, в общем, пустым. Для начала они вместе с деревенским констеблем проверили алиби Гэтсби, для чего наведались в бар «Петух и перья». Он пришел туда и ушел в указанные им часы. Первые пять-шесть минут после появления Гэтсби провел в одиночестве в отдельном кабинете, но затем сменил его на общий зал, где атмосфера была поживее. Затем Пирсон нанес визиты родителям из местных, кто присутствовал на соревнованиях. Никто из них не видел несчастного Вимиса. Только один вспомнил, что разговаривал с мистером Рэнчем, но было это уже после окончания забега на 440 ярдов; к тому же глаза у собеседника были не голубые, и сына звали не Томом. Точно так же никто не видел, как мистер Рэнч разговаривал с голубоглазым мужчиной в коричневом костюме, будь то до начала или во время соревнований, хотя иные из папаш под такое описание подходили.
