Суперинтендант выказывал все более явные признаки раздражения, и Найджел подумал, что пора бы вернуть Альберта Бленкинсопа на грешную землю.
– И каковы ваши ближайшие планы?
Бленкинсоп порывисто повернулся к нему:
– Честно говоря, подумываю, как бы заполучить приличную сумму денег, если только…
При этих словах Бликли издал горловой звук, как будто предшествующий некоему официальному заявлению. Что не помешало бродяге, поморгав и несколько раз со значением кивнув в его сторону, спросить Найджела театральным шепотом:
– Извините, старина, а ваш друг вполне заслуживает доверия?
– О да, я бы сказал, да. Хотя, когда выпивает, не поручился бы.
– Ясно. Видите ли, дело обстоит следующим образом. Один мой добрый знакомый, весьма значительная фигура в ученом мире – по понятным причинам я не могу назвать сейчас его имени, – открыл (голос Бленкинсопа понизился до свистящего шепота) в Беркшире залежи железной руды. Вы удивлены? Я и сам удивился. Понятно, дорогой мой друг, что это золотая жила, поистине золотая жила. Он приглашает меня принять участие в ее разработке. Вот туда я и направляюсь. Беда, однако, в том, что сейчас я довольно-таки стеснен в средствах. Мне нужен капитал. Короче говоря, если у вас есть лишняя сотня фунтов, это будет для вас очень выгодное вложение, озолотитесь.
Даже по спине было видно, что Бликли глубоко разочарован.
– Боюсь, такой суммы у меня нет, – покачал головой Найджел. – Если бы вас удовлетворили десять шиллингов…
Альберт Бленкинсоп ничуть не пал духом. Банкноту он принял с видом благодарным и независимым.
– Рождество, боюсь, вы не лучшим образом встретили, – сочувственно заметил Найджел.
– Отчего же, не жалуюсь. Поужинал с пастором в одной старинной деревушке неподалеку отсюда – славный малый, хотя, как мне показалось, не особенно силен в манихейских ересях. Кстати, в тех же краях у моего друга лорда Марлинуорта дом.
– Как же, как же, это мой дядя. Я сейчас гощу в Дауэр-Хаусе.
– Правда? Поистине мир тесен. Я подумывал, не навестить ли его светлость вчера вечером, но когда углубился в парк, услышал, как часы бьют двенадцать, и решил, что для светского визита это поздновато.
– Жаль, что вас не было вблизи Дауэр-Хауса, верно, Бликли? Мы тут с другом, – вдохновился Найджел, – поспорили на предмет того, заходил ли кто-нибудь в садовый домик до половины первого. Если да и если у вас есть доказательства этого, я побеждаю и, наверное, должен буду поделиться с вами какой-то частью выигрыша.
Столь очевидная подсказка свидетелю заставила Бликли поморщиться, как от боли.
– Что ж, есть вероятность, я могу оказаться полезным. Я действительно оказался вчера вечером неподалеку от чего-то, напоминающего хибару. Это было незадолго до полуночи. Помнится, как раз начинался снег, и я еще подумал: в такую погоду любая крыша хороша. Но, к сожалению, в хибаре уже кто-то был.
– Ах, вот как, – с деланым равнодушием уронил Найджел. – Может быть, это как раз тот, о ком мы поспорили с другом…
– Это был невысокий худощавый малый. Если судить по манерам, военный. Голубые глаза, обветренное лицо. Кажется, он что-то искал. Возможно даже, что клад. Да, наверное, так оно и было, потому что через несколько минут он вышел, а сразу после этого появился еще один тип – коротышка с бледным лицом и черной бородой. Я подумал, что пора бы мне удалиться. Мое присутствие могло бы быть превратно истолковано. К счастью, недалеко от ворот в парк я наткнулся на какой-то сарай. Мы, старые бродяги, привыкли к суровым условиям, но я, со своим опытом жизни в Заполярье, знаю, как это опасно – спать на снегу.
– А этот первый малый… он вернулся в домик?
– Сказать не могу. Я заглядывал в окно с черного входа, а он вышел через передний и растворился в темноте.
– Ну что ж, я выиграл пари, и вот вам ваша доля. – Найджел протянул Альберту Бленкинсопу еще одну банкноту и передал его в не столь милосердные руки Бликли, который, судя по цвету его шеи, достиг к тому времени точки кипения и, если не закрыть клапан, вот-вот взорвется.
Глава 9
Оборванный рассказ
В ту ночь Найджел Стрейнджуэйс пошел спать, едва держась на ногах от изнеможения. Напряженный, без единой минуты отдыха день, разрешившийся автомобильной поездкой в сплошном тумане и фантастическим свиданием с Альбертом Бленкинсопом, притупил все чувства и привел его в такое состояние, когда все происходящее воспринимается словно под местной анестезией. Как истовому верующему под конец продолжительного поста, люди и предметы представлялись ему значительно более удаленными и куда менее важными, чем обычно. Яркий свет в холле, ослепивший его сразу при входе в дом, горел, казалось, у него в сознании. Джорджию и Лючию, Филиппа Старлинга, Кавендиша и Нотт-Сломана он видел как сквозь толстое стекло аквариума, в котором они перемещаются с неестественной медлительностью рыб. Единственное преимущество такого состояния, смутно мелькнуло у Найджела, когда он без сил рухнул в кровать, заключается в том, что оно подавляет все чувства. Если бы не пришлось делать все, что сделано, я бы тупо слонялся по дому, вспоминая, каким славным малым был О’Брайан, и кляня себя за то, что не смог его уберечь. Примерно так, как бедная Джорджия. Как ей, должно быть, сейчас скверно. И все же держится. Она из тех, у кого раны затягиваются без следа. Или это не так? Или, напротив, эти бабочки вроде Лючии Трейл восстанавливаются полностью и мгновенно, просто потому, что и раны-то у них – самые поверхностные? Убийца тоже, наверное, места себе не может найти. Уверенный, что убийство продумано до мелочей, ничто наружу просочиться не может, он вдруг обнаруживает, что не прошло и нескольких часов, как течет из всех дыр. Приходится предпринимать отчаянную попытку еще одного убийства, чтобы прикрыть первое. Да, наверняка чувствует он себя не лучшим образом. Ведь не исключено, что любой из присутствующих представляет для него угрозу не меньшую, чем Беллами. Может быть, сейчас, в эту самую минуту, он сидит на кровати и прокручивает в голове десятки возможных вариантов, замышляет очередное преступление, понимая, что цена его жизни – смерть другого.
Эта мысль заставила Найджела сесть на кровати и потянуться за сигаретой. Сейчас сознание у него работало на удивление ясно и четко. Со сном можно подождать, надо еще кое-что сделать, прежде чем он заслужит право на отдых. Убийца. С фактами и уликами, подумал Найджел, Бликли и малый из Скотленд-Ярда разберутся куда лучше меня. А мое дело – психология. Отлично, пойдем окольным путем и начнем с вопроса, кто из гостей скорее всего мог бы совершить подобное убийство? По всем признакам, имела место борьба. Из чего следует, что убийство не планировалось: кто бы ни задумал покончить с О’Брайаном, он не позволил бы ему подобраться к пистолету настолько близко, чтобы завладеть им. Но ведь это его оружие. Что из этого следует? Допустим, Икс появляется с какой-то иной целью, нежели убийство, и О’Брайан наводит на него пистолет – либо потому, что тот делает что-то неподобающее, либо потому, что O’Брайан подозревает в нем автора писем с угрозами. Затевается потасовка, в которой Икс берет верх. Первый вариант подходит Нотт-Сломану; получается, он не нашел того, что, по словам бродяги, искал, а потом вернулся, полагая, что О’Брайан спит. Либо попытался его шантажировать. Что весьма глупо, имея в виду, что за человек был O’Брайан. Но ни та, ни другая версия привлекательными не выглядят. Лючия? Да, она могла в последний раз воззвать к О’Брайану не давать ей отставки: тем не менее получает ее, выходит из себя, хватает пистолет либо вытаскивает его у него из кармана, ну и так далее… Это подтверждается запиской, которую она ему написала. Более убедительная версия. Единственная загвоздка – хватило ли бы у нее сил одолеть О’Брайана и оставить у него на руке такие шрамы? Далее – Кавендиш. Он мог зайти в садовый домик за тем, чтобы (а) откровенно поговорить о Лючии и (б) попросить денег на то, чтобы справиться со своими финансовыми проблемами. Правда, это весьма неподходящее время, чтобы затевать подобные разговоры. С другой стороны, если бы О’Брайан в обоих случаях просто отмахнулся, Кавендиш под воздействием момента мог пойти на любой отчаянный шаг. Если подумать, то вариант с деньгами представляется более вероятным, потому что О’Брайан в любом случае собирался расстаться с Лючией. Вполне убедительная версия, подкрепляемая слухами о печальной ситуации, в какой, видимо, оказался Кавендиш.
