– Вот, ватаман, выпей, – подал кружку Сенька, – выпей и подумай: куда они с твоим золотом здесь пойдут? Кому оно нужно? Что здесь нужно в виде денег, то есть – жратвы, так того у нас в трюме навалом. А золото здесь… тьфу и растереть. Как нам на Москве пробка от бочки…
– На эскимосов местных напорются или на ненцев… не знаю, кто нынче здесь кочует, – стал пояснять Хлыст, – а те чужих не любят. Ножи заберут, самих – зарежут… Этими же ножами.
В трюме захохотали. Хлыст поворочался и сразу заснул.
Вино немецкое согрело желудок, но попросило добавки. Макар выпил еще одну кружку.
Действительно, а кому здесь нужно золото? Здесь в цене топор да нож. Даже обычный гвоздь в цене. Ружье местные жители, наверное, пока не знают; доброе ружье, кусок свинца, да полмешка пороху им пока – не добыча. Как и золото. Золото только блестит, а не режет. Так ведь и снег – блестит, а не режет.
– Ну и ляд с ним! – громко сказал Макар, и вся ватага поняла, что обругал Макар Старинов. Золото он обругал.
* * *
Хлыст спал тихо и вдруг захрапел. К нему кинулись – нет, живой. Просто храпит во сне.
Макар увидел, как сквозь густую бороду Бывалого Сеньки проступили белые пятна.
– Ты – чего? – испуганно спросил Макар.
– На себя посмотри, – шепнул в ответ Сенька.
Шхуну качнуло. Потом еще раз, уже посильнее. А потом налетел такой шквал ветра, что даже внутри трюма завыло, заскрипело.
– Я здесь ни разу не был, – зашептал Макару Сенька, – а Хлыст лет пять назад кого-то здесь гонял. Вроде норвегов гонял. Без его разрешения сюда заплыли… Так вот, если Хлысту верить, то этот шторм на три дня. Он как раз и очистит Обскую губу ото льда и даст реке Оби спокойно нестись в океан.
– И тогда начнется наше дело, – обрадовался Макар.
* * *
Капитан Ричардсон еще в конце марта стоял в фиорде деревни Вардё и намеренно тянул время. То заставлял матросов перетаскивать бочки и короба в трюме, вроде – искал килевую остойчивость. Потом две недели надшивали паруса по краям. Считалось, что так паруса, если заледенеют, то не сломаются.
Верные капитану Ричардсону три матроса и два боцмана каждый день ходили в деревенскую таверну и законно пропивали по одному пенсу из денег графа Эссекса. Слушали местные новости.
Новостей в этом глухом углу не имелось.
А за три дня от начала апреля кто-то из деревенских прибрежных рыбаков, выпивши полкружки эля, вдруг сказал, что русские поморы прошли от Архангельска чистой водой до острова Рыбачий. Узнав новость, капитан Ричардсон накоротке переговорил с капитаном второй шхуны, Артуром Пекни. Тот только кивал головой.
На всякий случай, прождав еще три дня, первого апреля капитан Ричардсон свел команды обеих кораблей на берег и выстроил в ряд, на молитву. Здесь перед матросами вышел очень пожилой старик с книгой в руках. На нем болталась черная католическая ряса с клобуком. Ричардсон первым опустился на колени. За ним на острые, мелкие камни встали коленями сорок матросов, два боцмана и капитан Пекни.
Свой пастор, Винченто, лежал в каюте и спал мертвым сном. Он зачем-то все время спал. Заболел, видать, пастор.
Старик открыл книгу, очень тихо сказал:
– Амен!
И стал заваливаться на бок.
Старика подхватили под руки сыновья и увели с берега.
Через час две китобойных английских шхуны, изнутри до палубы забитые пушками, припасами и стынущими на Севере моряками, подняли паруса и пошли на восход солнца.
Глава двадцать восьмая
Когда Обская губа очистилась ото льда и видимость по воде стало указывать чистое солнце, Макар Старинов велел отчаливать. Отошли от острова Белый, стали входить в губу.
Не входится.
Целый день, до захода солнца, разбирались с одним прямым парусом брига и с двумя косыми. Хорошо, Бывалый Сенька знал науку про ветер. Когда он дует с моря на сушу, когда с суши на море.
К ночи наладили паруса, ветер подул с моря в Обскую губу, бриг потихоньку двинулся в глубь Сибири. Бывалый Сенька, зараза, взял в руки линек – обрезок каната – и приготовился вбивать в ушкуйников науку плавать галсами. В которой сам еле понимал. Намучились за целый день, убегая от реи, которая при смене галса неслась над палубой, как сабля громадного татарина. Но плыть против речного течения за три дня и три ночи научились…
Бриг поставили на якорь у берега, хлебнули по половине кружки самогона и завались спать – кто где. Матросский хлеб, он больно увесист и до самой корки сильно пропечен. Все зубы сломаешь, пока его одолеешь.
Ранним утром отошли от берега, держа косое направление на середину Обской губы, в сторону левого берега. Прошлись ходко. Только поменяли галс и косо пошли к правому берегу, как океан дыхнул.
Порыв ветра чуть не забросил бриг на скалы. Рыжебородый, что стоял на руле, едва удержал корабль. Бриг так и понесло вдоль правого берега. Паруса, не поставленные на прямой ход, начало полоскать. Кое-где затрещала ткань. Все кинулись выправлять снасти. Мышцы рвались от такой работы.
Макар один раз хотел исполнить команду «Тяни канат, подымай косуху!», хватанулся за канат, потянул и чуть не заорал от боли. Плечо онемело.
– Не туда потянул! – рявкнул на Макара Рыжебородый. – В обрат тянуть надобно! Больше к снастям не подходи!
Больше не подходил.
Рыжебородый, что стоял на рулевом бревне, был в команде и за шкипера. По ходу судна его слушались безответно. Как тут не послушаешься, если возле шкипера с рыжей бородой постоянно сидел Хлыст и баюкал раненую руку. Рука подживала медленно, нож задел кость. Чтобы совсем забыть про рану, надо попасть на берег, травой подлечиться…
* * *
Макар по третьему разу читал старинные лоции. Пока все, что там написано, ватагой сполнялось. И вот на пятой странице попался рисунок, похожий на косу, которой траву косят. В том месте, где у настоящей косы острие, – надпись: «Устиё Обь. 200 верст».
Макар поднял голову и сразу увидел, что бриг несет прямо на высокий берег, а вода остается по правую руку! Рыжебородый шкипер висит на рулевом рычаге, руль не поддается.
– Что делать-то? – крикнул Макар Хлысту.
Тот пытался левой рукой достать нож из ножен на левой стороне ремня.
– Канаты режь! Не все, а только парусные!
Как успели порезать канаты, да уронить паруса и возле самого крепкого берегового камня остановить бриг, об этом никогда не вспоминали.
Про смерть неминучую вспоминают, когда она вот, уже рядом, уже подталкивает под свою косу.
* * *
Три дня латали такелаж. Канаты ровно срастить – легче палец себе пришить. Но справились. Смазали канаты свиным салом пополам с ворванью и пошли в тот загиб Обской губы, что Макар увидел в лоции.
