— Что случилось?
— Чересчур много лет провел за столом, — сказал он.
Она наклонила голову, ожидая продолжения. Он крепко прижал полотенце к ране, вытер кровь и откинул его в сторону. Почти сразу другая капля крови устремилась к полу.
— Дай мне свою руку, — приказала она, пересекая кухню.
— Ты что, доктор?
Джейн важно кивнула:
— Да.
Она держала его руку в своих. У него была грубая и загорелая кожа. Под ногтями скопилась грязь. На ладонях обеих рук сформировались мозоли, и одна из них прорвалась и кровоточила. Она сделала шаг в сторону глубокой эмалевой раковины и повернула краны — большие, хромированные, с белыми эмалевыми кругами «горячая» и «холодная» посередине.
— У тебя такая милая старообразная кухня. — Она все еще держала его за руку, ожидая, пока нагреется вода.
Он кивнул:
— Я здесь вырос.
— Это напоминает тебе о твоем детстве?
— Напоминало, когда я только переехал сюда. Но сейчас это просто место, где я живу. Ты действительно доктор?
— Да, — серьезно ответила она.
— Психиатр? — Он улыбнулся.
— Потому что расспрашиваю о твоем детстве? Вполне логично. Но нет. Я нейрохирург. — Она проверила температуру воды правым запястьем: — Может немного щипать.
— Я выдержу.
— Ну, поехали. — Она потянула его руку под струю теплой воды, внимательно наблюдая, как смывается грязь и кровь. Его ладонь была шершавой, и она знала, что вода несомненно причиняет ему боль. — Ты ведешь себя очень смело.
— Спасибо. Мне казалось, ты говорила, что ты пекарь.
— Ну да, — засмеялась Джейн, — но я множество раз обрезала руки и умею оказывать первую помощь… так что для этого я достаточно квалифицированна. У тебя есть какой-нибудь антисептик?
Он открыл дверцу под раковиной, и она увидела маленькую пластиковую коробку с красным крестом посередине.
Джейн улыбнулась:
— На самом деле я не доктор.
Он улыбнулся в ответ:
— Я подозревал это. В прошлой жизни мне платили за то, чтобы я отличал правду ото лжи. Но я понимаю, ты сказала это, чтобы мне было легче.
— У тебя отличная интуиция. Стой спокойно. — Она промокнула его ладонь бумажным полотенцем, открыла коробку и достала тюбик с мазью. Быстро втерев мазь в руку, Джейн обмотала ранку марлей.
— Ого, — поразился он, — как новенькая.
Она кивнула. Дилан указал на кухонный стол и придвинул ей стул. Джейн села. Стол был выкрашен в бежевый цвет, столешницу по бокам украшали большие розовые цветы. Кухня Дилана напоминала капсулу времени. Она как будто отправилась назад в прошлое, во времена своей молодости, в иное время.
— Никогда не переделывай свою кухню, — попросила она. — Люди из Нью-Йорка заплатили бы целое состояние, чтобы заполучить такую.
— А, Нью-Йорк, — пробормотал он.
Она оглянулась, затем улыбнулась ему:
— Ты скучаешь по нему?
Он покачал головой:
— Нет.
— Может, обменяемся историями о том, где мы жили и какие наши любимые рестораны?
— И выясним, что мы покупали газеты в одном киоске?
— Нет, мне их приносили на дом.
— Мне тоже. — Он усмехнулся.
— Так, значит, об общем киоске можно забыть. Должно быть что-то другое.
Он кивнул, но промолчал.
— Забавно, — сказала Джейн, — пока я росла здесь, в Род-Айленде, я не могла дождаться, когда наконец уеду прочь. Когда я жила в Нью-Йорке, я всегда думала о себе как о коренном жителе мегаполиса. Это такое странное место. Город всегда заставляет меня чувствовать себя такой живой и как будто стоящей на самом краю — в хорошем смысле. Потом я вернулась в Твин Риверз, и мне кажется, что я никогда не уезжала…
— Как жизнь «на краю» может быть хорошей? — спросил он, пропуская мимо ушей ее последнюю фразу. Смешинки исчезли из его глаз, он облокотился на стойку и внимательно смотрел на Джейн.
— Ну, — протянула она, — я думаю, я понимаю, о чем ты. Напряжение может быть не очень приятным.
Джейн задумалась:
— Например, когда ты идешь по улице ночью, ты всегда следишь за тем, кто находится рядом с тобой, кто идет сзади… а переходя улицу, ты всегда дожидаешься зеленого света, потому что какое-нибудь желтое такси может выскочить из-за утла и ты войдешь в историю… или с чьей-нибудь террасы на тебя может свалиться цветочный горшок и разбить тебе голову… или какой-нибудь полицейский будет стрелять по преступникам и ты попадешь под перекрестный огонь…
Дилан стоял без всякого выражения на лице и слушал.
— Но есть кое-что хорошее в жизни «на краю». Например, когда ты идешь по Чарльз-стрит апрельским утром и видишь персиковые деревья в цвету — и тебе хочется сочинять стихи. Или ты открываешь газету утром в пятницу и видишь, что в театре Джойс сегодня выступает балет Элиота Фелда, и ты звонишь и заказываешь билеты. А иногда ты просыпаешься от жары в середине июльской ночи, и начинаешь скучать по бухте Наррагансетт, и ты спускаешься в Бэттери-парк, чтобы почувствовать морской бриз и прокатиться на пароме.
— Кажется, ты любишь этот город, — заметил Дилан.
— Люблю, ненавижу. Но в основном люблю. — Она улыбнулась и передернула плечами. — Это же Нью-Йорк.
Он кивнул.
Джейн оглядела кухню. Ее сердце забилось быстрее, когда она увидела фотографию — Хлоэ и еще одна девочка, окруженные цветами, стоящие на коленях, крепко обнимающие друг друга. Им было лет пять-шесть. Очень медленно и как будто случайно Джейн начала сдвигаться в сторону стены, на которой висело фото.
— Почему ты вернулся сюда? — спросила она.
— Я люблю ферму, — просто ответил он.
Спокойный ответ отвлек ее от фотографии Хлоэ.
— Ты имеешь в виду сад?
Он кивнул:
— Он принадлежит моей семье уже очень давно. Я помню, как катался на дедушкином тракторе, сидя у него на коленях. Он начал учить меня всему, что знал о деревьях, об их листьях, ветвях… Мой отец хотел, чтобы Эли — это мой брат…
Джейн задержала дыхание, стараясь не реагировать на имя человека, удочерившего ее ребенка.
— …и я поступили в колледж, могли заняться чем-то другим. Мы так и сделали… но я никогда не оставлял мысль о том, чтобы вернуться сюда.
— Живя в Нью-Йорке, ты скучал по яблоням? — Она вопросительно сдвинула брови.
Он кивнул:
— В каком-то смысле — да. У меня была прекрасная жизнь. Я окончил колледж, много путешествовал, в итоге оказался в Нью-Йорке. Тем не менее город стал казаться мне слишком большим, я как будто задыхался в нем…
