Но так ли безнадежно будущее? Он вечно задавал себе этот вопрос, не решаясь не него отвечать.
Ловель был горд и честолюбив. Он сознавал, что умен; он не мог не сознавать этого, хотя не был ослеплен. Через протекцию одного влиятельного лица ему было предложено место в Индии. Это назначение предоставляло ему возможность сделать блистательную карьеру.
Влиятельная особа, сделавшая это предложение Артуру Ловелю, писала ему, что он может не торопиться с ответом, потому что вакансия открывается не раньше чем через год.
Артур Ловель тотчас же решился принять предложение.
— Я отправлюсь в Индию, — сказал он себе. — Чтобы быть мужем Лоры Дунбар, мне нужно иметь успех в свете. Но прежде чем отправиться, я объяснюсь с ней. Если любовь моя взаимна, то никакие труды, никакая борьба не устрашат меня. Если нет…
Он не докончил этой фразы даже в уме своем; он не верил, чтобы обожаемые уста произнесли ему такой приговор. Он с радостью воспользовался удобным случаем, который предоставляла эта поездка.
«Я поговорю с ней до приезда ее отца, — думал он, — она скажет мне всю правду, потому что она бесстрашна и правдива, как ребенок. Но его приезд может произвести в ней перемену. Она страстно его любит и будет ему во всем покоряться. Дай Бог, чтобы он повел ее благоразумно».
Лора и миссис Маддон приехали в Портланд-Плэс 17 августа.
Артур Ловель расстался со своей прелестной клиенткой на станции железной дороги и отправился в отель, в котором обыкновенно останавливался. Он заехал к мисс Дунбар 18-го, но не застал ее дома. Он заехал во второй раз 19-го, в то самое ясное августовское утро, когда тело убитого человека было выставлено в полуосвещенной комнате в Винчестере.
Было только десять часов, когда молодой адвокат вошел в изящную маленькую гостиную квартиры, занимаемой обыкновенно Лорой. Чайный сервиз был еще на столе; миссис Маддон, в одно время компаньонка и экономка, распоряжалась за чайным столом; рядом с ней сидела Дора Макмагон с раскрытой книгой и недопитой чашкой чая, а мисс Лора полулежала в низеньком, уютном кресле перед окном, выходившим в теплицу, из которой доносился аромат экзотических растений.
Вошел Артур, и она встала. Никогда не походила она так на лилию, как теперь, в свободной утренней блузе из полупрозрачной кисеи. Ее богатая каштановая коса украшала высокой диадемой ее чудный белый лоб и как бы увеличивала ее рост. Она протянула ему свою изящную, маленькую ручку, и драгоценные камни, украшавшие ее пальцы, засверкали и заискрились на солнце.
— Как я рада вас видеть, мистер Ловель, — сказала она. — Мы очень скучали с Дорой. Лондон теперь точно пустыня какая. Я отправилась погулять вчера, и в парках так же пусто, безлюдно, как в Сахарской степи. Правда, театры открыты и в одном из них был вчера большой концерт, но эта гадкая Элизабета не позволила мне поехать туда. Вот если б жив был дедушка, то он меня, наверное, повез. Он возил меня всюду.
Миссис Маддон серьезно покачала головой.
— Ваш дедушка пошел бы за вами хоть на край света, мисс Лора, — сказала она. — Он вас избаловал. Хорошо бы было, если б ваш папа приехал, когда вы шалили в театре.
Мисс Дунбар посмотрела с лукавой улыбкой на свою старую няньку.
«Она всего восхитительнее, когда улыбается, нет, когда дуется, нет, всегда, всегда», — думал Артур Ловель, любуясь ею.
— Но я бы не шалила, старая Маддон, — весело воскликнула она. — Я бы тихо и смирно сидела в закрытой ложе с моей глупой, милой няней. К тому же как мог бы папа рассердиться на меня в первый день своего приезда?
Миссис Маддон закачала головой еще серьезнее прежнего.
— Я об этом ничего не знаю, мисс Лора. Но вы не должны ожидать, чтобы мистер Дунбар походил на вашего дедушку.
Неожиданное облако омрачило на минуту прелестное личико молодой девушки.
— Ты не думаешь, Элизабета, — сказала она, — чтобы папа был недобр ко мне.
— Я не знаю вашего папу, мисс Лора. Я никогда его не видывала; но индийский слуга, привезший вас в Англию, когда вы еще были совершенным ребенком, говорил, что ваш отец очень гордый и вспыльчивый человек и что даже ваша бедная мать, которую он любил более всего на свете, боялась его.
Улыбка совершенно исчезла с лица Лоры, и чудные глазки ее наполнились слезами.
— Ах! Что станет со мной, если папа не будет добр ко мне! — воскликнула она. — Я с таким нетерпением ждала его приезда. Считала дни, часы; а если он не любит меня, если…
Она закрыла лицо руками и отвернулась в сторону.
— Лора, — воскликнул Артур Ловель, впервые называя ее этим именем, — как может кто-нибудь не любить вас? Как…
Он остановился, явно стыдясь своей страстной вспышки. В этих немногих словах он высказал тайну своего сердца; но Лора была слишком невинным, чистым созданием, чтобы понять смысл, скрытый в этих словах.
Миссис Маддон, напротив, очень хорошо поняла, в чем дело, и с поощрительной улыбкой посмотрела на молодого человека.
Артур Ловель был большим ее любимцем; она знала, что он страстно любил ее барышню, но не мешала ему, считая его образцом благородства и честности.
Она теперь засуетилась с чашками и бросила значительный взгляд на Дору Макмагон, но та не поняла этого взгляда. Ее чудные черные глаза были устремлены на Лору и Артура; при виде страстного, нежного выражения лица молодого человека Дора то бледнела, то краснела, и машинально переворачивала страницы лежавшей перед ней книги.
— Сегодня утром принесли вашу новую шляпу, мисс Дора, — сказала Элизабета Маддон довольно резко. — Может быть, вы желали бы посмотреть на нее.
— Мою новую шляпку! — промолвила Дора как-то странно, словно не сознавая, что она говорит.
— Да, мисс, новую шляпу, которую вы вчера купили на Риджент-стрит. Я никогда не видела такой забывчивой, рассеянной девушки, как вы сегодня, мисс Дора.
Рассеянная молодая девушка встала с места, совершенно озадаченная неожиданным предложением миссис Маддон пойти наверх и посмотреть на новую шляпку. Но она охотно вышла из комнаты вслед за старой няней, которая привыкла к тому, что все ее слушались, даже своевольная наследница Модслей-Аббэ.
Лора осталась в комнате наедине с молодым адвокатом. Она снова села в мягкое кресло у окна и подперла голову рукой. Глаза ее были устремлены в пространство как-то странно, бессознательно. Это задумчивое выражение лица совсем не шло этому созданию, вечно веселому, как юная птичка.
Артур придвинул свое кресло к молодой девушке.
— Лора, — сказал он, — отчего вы вдруг замолчали? Я никогда не видел вас такой серьезной, разве только после смерти вашего дедушки.
— Я думаю о моем отце, — отвечала она едва слышно. — Я думаю, что, может быть, папа не будет меня любить.
— Не любить вас, Лора? Да кто же может не любить вас? — снова воскликнул молодой человек. — Если б я только смел — да, да, я должен высказаться. Вся моя будущность зависит от моего признания. Я не бедняк, не нищий, Лора, но ваше богатство так возвышает вас над всеми, что я боялся до сих пор вам сказать то, о чем вы сами должны были давно догадаться, как бы невинны вы ни были.
