— Вам все равно, мистер Остин, ехать на почтовом поезде? — спросил сыщик.
— Все равно; но зачем вы это спрашиваете?
— Затем, что я намерен ехать нынче ночью, с почтовым поездом.
— Для чего?
— Чтобы очутиться как можно скорее в Модслей-Аббэ и арестовать мистера Джозефа Вильмота.
— Так скоро! — Я невольно вздрогнул. — Но если вы ошибаетесь? Если Джозеф Вильмот жертва, а не убийца?
— В таком случае моя ошибка может быть очень легко доказана. Если теперешний владелец Модслей-Аббэ — Генри Дунбар, то, конечно, есть люди, которые могут признать его.
— Но Генри Дунбар не был в Англии в течение тридцати пяти лет.
— Да. Но что значит в наше время расстояние между Англией и Калькуттой? В Англии должны быть люди, знавшие банкира в Индии. Я теперь прямо отправлюсь к здешнему судье, который в прошлом августе арестовал человека, называвшего себя Генри Дунбаром, и вручу ему платье убитого, потому что Джозефа Вильмота будут судить в Винчестере. Почтовый поезд уходит в три четверти одиннадцатого, — прибавил мистер Картер, смотря на часы, — и у меня осталось немного времени.
Он вынул узел с платьем из чемодана, завернул его в бумагу и поспешно вышел из комнаты. Я остался один и, усевшись у камина, стал обдумывать все страшные происшествия этого дня. Слуга долго возился, убирая со стола, но, несмотря на его явное желание заговорить со мной, я упорно молчал; наконец, выходя из комнаты, он сказал, что на камине лежит письмо на мое имя, полученное с вечерней почтой.
Письмо это лежало у меня под носом весь вечер, но я был так взволнован, что не заметил его. Оно было от моей матери. Поспешно открыв его, я прочел следующее:
«Милый Клем, я была очень рада получить сегодня утром твое письмо о счастливом вашем прибытии в Винчестер. Я, конечно, глупая старуха, но мне все кажется, что с тобой случится какое-нибудь несчастье, когда ты не подле меня.
Меня очень удивило вчера посещение Маргариты Вильмот. Я сначала обошлась с ней очень холодно, потому что, хотя ты не объяснял мне причины неожиданного разрыва между вами, но я уверена, что ты, мой милый мальчик, не способен на такое дурное дело и потому, конечно, не ты в этом виноват. Находя ее посещение совершенно несвоевременным, я дала ей понять, что мои чувства к ней совершенно изменились.
Но Клем, когда я увидела, на что похожа бедная девушка, то сердце мое облилось кровью и я забыла все, что имела против нее. Я никогда не видела такой быстрой перемены в живом человеке. Она вдруг из хорошенькой, молоденькой девушки стала бледной, изможденной старухой. Ее манеры изменились не менее чем ее лицо. Она была в каком-то раздраженном, нервном состоянии, губы ее дрожали, и она едва говорила. Она сказала, что пришла к тебе и была очень поражена известием, что ты уехал из города; но когда она впоследствии заставила меня сказать, что ты уехал в Винчестер, то я не могу описать тебе, что с ней сделалось; она вскочила со стула и задрожала всем телом.
Я выбежала в другую комнату и принесла ей вина; она нисколько не сопротивлялась и поспешно выпила, говоря: «Я надеюсь, что это меня подкрепит; я ужасно слаба, а мне надо много, много сил». Я убеждала ее прилечь и отдохнуть, но она не хотела меня слушать, и объявила, что ей необходимо тотчас ехать в Лондон. Что я ни делала, ничего не помогло. Она схватила мои руки, прижала их к своим губам и выбежала из комнаты. Все это так не походило на прежнюю, прелестную, веселую Маргариту, что я невольно начала опасаться, не сошла ли она с ума».
Далее в письме говорилось о посторонних вещах, но я не мог ни о чем думать, кроме Маргариты. Ясно было, почему мое путешествие в Винчестер ее так поразило, встревожило. Она, конечно, могла догадаться о цели моей поездки. Теперь оказывалось, что фигура, которую я видел на улице и в роще, не была игрой расстроенного воображения, а что это действительно была Маргарита. Она поспешила за мной в Винчестер и следила за каждым моим шагом в тщетной надежде помешать правосудию.
Мистер Картер вошел в комнату, пока я еще погружен был в эти грустные думы.
— Пора ехать, — сказал он, — рассчитайтесь с хозяином, мистер Остин; ведь вы едете со мной в Модслей-Аббэ, не правда ли?
— Нет, — ответил я, — я больше не участник в этом деле; исполняйте свою обязанность, мистер Картер, и будьте уверены, что получите обещанную награду. Если Джозеф Вильмот убил своего старого господина, то он должен искупить свое преступление; я не имею ни силы, ни желания спасти его от заслуженного наказания, но он — отец той, которую я люблю больше всего на свете, и я не могу играть роль палача, не могу собственноручно предать его во власть закона.
Мистер Картер насупился.
— Конечно, сэр, — сказал он, — я совсем забыл, что вам не все равно, повесить Генри Дунбара или Джозефа Вильмота, но ведь не надо забывать, что у многих отличных людей были дурные отцы и…
— Нечего об этом говорить, — воскликнул я, схватив его за руку. — Ничто не может заставить меня потерять уважение к мисс Вильмот.
Я вынул из бумажника и отдал ему деньги, необходимые на путевые издержки, и пожелал доброй ночи.
Когда он удалился, я вышел на улицу подышать свежим воздухом. Дождь перестал, и луна светила на безоблачном небе. Одному Богу известно, как бы я встретил Маргариту в эту роковую ночь. Мысли мои были так полны ею, что я везде видел ее образ и обошел весь город, ожидая на каждом углу встретить дорогую мне тень. Долго я ходил взад и вперед, но все напрасно. Я вернулся в отель и вот теперь пишу свой грустный дневник».
В то время когда Клемент Остин сидел в уединенной комнате в отеле «Джордж» и писал свой дневник, на станции в Ругби дожидалась шорнклифского поезда молодая женщина. Это была Маргарита Вильмот, которая так испугала добрую миссис Остин. Ее толстая черная вуаль была поднята и хотя на ее лице не было ни кровинки, но каждая черта его дышала самой твердой решимостью, глаза блестели и в них ясно можно было прочесть, что эта девушка стремится к какой-то цели и достигнет ее во что бы то ни стало.
Когда поезд подошел, Маргарита прошла в вагон первого класса, в котором кроме нее был только один пассажир — старик, спавший всю дорогу, накрыв лицо платком, и потому она могла свободно предаться своим мыслям.
Трудно сказать, кто из них был неподвижнее — спящий старик или девушка, сидевшая всю дорогу в одном и том же положении, скрестив руки на груди и устремив глаза в пространство. Однажды только она машинально сунула руку за пояс и с тяжелым вздохом покачала головой.
— Как долго тянется время, — произнесла она почти вслух. — Как долго! И у меня теперь нет часов. А если они опередят меня? Если они едут на этом же поезде? Нет, это невозможно. Я уверена, что ни Клемент, ни человек, бывший с ним, не выехали в одно время со мной из Винчестера. Но если они телеграфировали в Лондон или в Шорнклиф?
При одной этой мысли ее бросило в жар, потом в холод, и она задрожала всем телом. Если люди, которых она теперь боялась более всего на свете, прибегли к помощи телеграфа — этого величайшего современного изобретения, то она, конечно, опоздала и все ее геройство ни к чему не приведет.
