Саша выскочил из номера вслед за Трескиным, они не отставали от Люды и в коридоре гостиницы.
— Ведь ночь, — уговаривал Трескин, — что за блажь? Я прошу тебя, зачем?
Она вызвала лифт и с глубочайшей сосредоточенностью следила, как смещается по табло сигнальное пятнышко. Трескин не переставал однообразно-часто говорить, Саша угрюмо молчал. Казалось, Люда ушла в созерцание пятнышка, которое неспешно скользило по табло, все душевные силы отдавала этому занятию, ничто иное, казалось, не занимало ее, как вдруг без явного повода (Трескин замолчал, и уже подходил лифт) она сорвалась с места и бросилась к лестнице. Мгновение задержавшись, устремились за ней Трескин и Саша, жестоко столкнулись у двери, что вела на лестничную площадку, и вместе продрались через проем.
— Люда, постой! Постой, Люда! — закричал Трескин, бросаясь вниз. Летел, перескакивая ступеньки, Саша.
— Задержите ее, остановите! — истошно закричал Трескин куда-то вниз, и Саша, прежде чем успел сообразить, кому Трескин кричит, увидел Люду в объятиях милиционера. Люда молча билась, пытаясь вырваться.
— Не смейте ее держать! Отпустите! — завопил Саша.
— Держите! — кричал Трескин.
Толкаясь после короткой заминки, они снова ринулись вниз. Саша оказался проворней, в два прыжка достиг площадки и схватил Люду поперек туловища, чтобы потянуть на себя; милиционер девушку выпустил и непонятно как оказался на полу — грохнулся задом о стену. Но и Саша не устоял, от мощного тычка в спину клюнул носом и при этом подмял Люду, она упала под ним без звука. Саша вскочил, ожидая встретить Трескина, но обнаружил перед собой верзилу в свитере. Рожа перекошена, Валерка метил в грудь, стоя на две ступеньки ниже, и — саданул со всхлипом. Удар ощутил Саша от горла до живота, задохнувшись, присел, верзила со звериным воем схватился за руку. На Сашины плечи, не давая встать, навалились двое милиционеров.
— Держите, — кричал Трескин. — Держите этого — взломщик!
Щелкнули на запястьях наручники, и капитан, откинув полу куртки, вытащил подвешенный в петле ломик.
— Ого! — выдохнул капитан.
Саша сидел на полу, скованный наручниками и ошалело оглядывался. Полпролета ниже с душераздирающим воем корчился верзила — разбитая в кровь кисть душила его болью. Он перебил кулак о четырехгранный ломик под Сашиной курткой. Трескин обхватил и держал Люду, она не пыталась вырваться, но, прогнувшись в поясе, от него отстранялась.
— Дамочка тоже причастна? — спросил лейтенант сбитым от возбуждения голосом.
— Да! Да! — выпалил Трескин. — Причастна! Я ее люблю!
36
Саша потерял Люду по дороге в контору — его увели, а Люда осталась с Трескиным. Позднее, когда капитан записывал Сашины показания, в соседней комнате послышался ее голос, но увидеть уже не пришлось. А потом и голос пропал — совсем. Допрашивали Жору, не совсем еще очухавшуюся Нинку, водили Сашу по гостиничному номеру и по конторе. Он показывал, как вошел, где стоял, за что держался. Снимали отпечатки пальцев с дверных ручек и с сейфа. Капитан рисовал план офиса, и предъявили Саше железную лестницу. с веревочным охвостьем, которую он признал за свою.
Безрадостная канитель эта растянулась часа на полтора, уже засветло его доставили в райотдел милиции, нарочно для него отомкнули железную дверь с квадратным окошком в ней и впустили.
Место, куда попал Саша, называлось почему-то «аквариум». Однако стены здесь были не голубые, как можно было бы ожидать в случае, если бы кто-нибудь озаботился придать правдоподобие метафоре, а коричневые, закрашенные масляной краской в рост человека. Деревянные лавки, намертво привинченные к полу, два решетчатых окна без шпингалетов и ручек на рамах. В «аквариуме» обитали несколько взрослых мужиков и подросток.
— Доброе утро, — сказал Саша, постояв у порога.
— Курить есть? — возразил мужик, отмеченный свежеподсохшей ссадиной на скуле; по характерным ее особенностям — словно бы теркой содранная кожа — мало-мальски знакомый с жизнью наблюдатель признал бы симптомы «асфальтовой болезни», которая проявляет себя при резких столкновениях с тротуаром. О том же говорили затасканные, в песке штаны и куртка. — Курить есть? — переспросил мужик, недовольный, похоже, Сашей.
— Нет, нету. Я не курю, — сказал он.
— А на хрен ты тогда здесь нужен?
Следовало признать, что на столь непосредственный, прямодушный вопрос удовлетворительного ответа у Саши нет. По сути дела, нет никакого.
В одиннадцать часов утра за Сашей пришел следователь. Это был не тот человек, что допрашивал его в конторе «Марты», другой и в штатском. Досужий следователь повел допрос обстоятельно, беспрестанно возвращаясь ко множеству разных пустяков, которые, на Сашин взгляд, к делу не относились, тогда как главное оставалось не проясненным. Если имелся какой-нибудь значимый результат от нового допроса, то заключался он в том, что Саша наконец уяснил, в чем его обвиняют. До сих пор он полагал, что преступление его состоит в незаконном проникновении в гостиницу. То есть Саша подозревал, что такой статьи в уголовном кодексе, может, и нет, однако же невозможно было противостоять очевидности: когда надели на тебя наручники и столько бумаги исписали, то должно быть и преступление — какое-нибудь. В этом пункте не расходился с ним и следователь. Сашино преступление состояло в попытке кражи, переходящей в попытку грабежа, которая (попытка) не была завершена по независящим от преступника (Саши) обстоятельствам. В письменном заявлении Трескин указывал, что Александр Красильников неоднократно угрожал ему «взять свое» и потому в конце концов решился ограбить контору, чтобы таким образом, явочным порядком разрешить денежные разногласия.
— Не было этого, — тихо сказал Саша. — Все ложь. Ничего не было. Не угрожал. От Трескина ничего не требовал. Не грабил и грабить не собирался.
Следователь пожимал плечами:
— Ну, знаете, что касается правдоподобия, то версия Трескина выглядит предпочтительнее. Несуразный довольно-таки способ знакомиться с девушкой вы избрали. Это все проще делается — познакомиться.
— В том-то и дело, как вы не понимаете, — начинал заводиться Саша. — Как вы не понимаете, я еще раз объясняю…
— Мне, может, вы и объясните, — говорил следователь, не теряя самообладания, — допускаю, что объясните. Но как я потом объясню все это прокурору? А?
Следователь был невысокий и не злой с виду парень. Неприметный такой паренек с мальчишеской на сторону стрижкой. Он выглядел молодо, едва ли не Сашиным ровесником, хотя едва ли это было возможно. И лицо своеобразных, но, в общем, располагающих очертаний: близко посаженные к переносице глаза и острый подбородок при широких скулах. Следователем он был только здесь, в этом кабинете с голыми желтыми стенами и желтой канцелярской мебелью, Саша подумал, что за пределами кабинета никакой он не следователь вовсе: этот пуловер, серые, неопределенного покроя штаны — никак не догадаешься, что перед тобой человек, призванный вершить судьбы других людей. Саша не мог отделаться от мысли, что там, вне круга служебных обязанностей, этот парень в пуловере и мятых штанах, наверное, понял бы, прекрасно бы все понял. Хотелось бы знать: понял или нет? И хотелось об этом спросить. Вопрос Саша держал при себе: чтобы прорваться к тому, другому человеку, Саша должен был договориться предварительно с этим, а этот разговаривал с ним под запись, неутомимо покрывая крупным размашистым почерком один лист за другим.
