Давешний эсэсовец, тот, что подходил к проволоке, круто
развернулся на каблуках и принял от коменданта пестрый пакет – по виду один из
тех, откуда обычно доставали хлеб с ливерной колбасой. Что-то там лежало, но на
сей раз определенно не пайки – пакет выглядел довольно легким.
В следующую минуту стало ясно, для чего у подножия трибунки
лежит железный лист, которого еще вчера не было. Черномундирник старательно
принялся высыпать на него содержимое пакета – мелькнули несколько паспортов в
разномастных обложках, кучка запаянных в пластик водительских удостоверений,
еще какие-то корочки разной величины и разных цветов – темно-красные, бордовые,
синие. Туда же сыпались какие-то печатные бланки, вовсе уж непонятные бумаги,
яркие импортные кошельки для ключей и связки ключей на колечках с брелоками,
бумажники, квитанции, еще какая-то мелочь. Не спеша, с расстановкой полил кучу
бензином из некрашеной канистры, наклонился, поднес высокий огонек хорошей зипповской
зажигалки и отпрыгнул.
Взметнулось бледноватое пламя. Лично Вадима это ничуть не
касалось, он никаких документов в конторе не оставлял, но все равно неприятно
передернуло – все это и впрямь перестало смахивать на шутку, даже трижды
идиотскую…
– Каз-злы! – взревел Браток, видимо, углядев в
полыхающей, коробящейся куче нечто ему принадлежавшее, кинулся туда, задев
локтем Вадима…
Ему дали пробежать ровно половину расстояния до набиравшего
силу пламени. Охранник с длинной неприятной рожей шагнул вперед без малейшего
замешательства, как-то очень уж ловко крутнул в руках «Моссберг» с покрытым
камуфляжными разводами прикладом – и приклад впечатался в физиономию бегущего,
послышался столь мерзкий чмокающий стук, что по телу пошла волна отвратительной
дрожи. Вадим ощутил, как под ложечкой у него самого что-то противно екнуло, да
так, что слышно, наверное, было всем остальным.
Потом загремели выстрелы – это второй палил по людям,
кинувшимся к костру вслед за Братком, стрелял только он один, остальные
остались в прежних позах. Крики, оханье, люди падают, катаются по земле, крови
не видно, но крики не утихают…
Что-то больно ожгло ногу ниже колена. Вадим, не смея
шелохнуться, скосил глаза – рядом с грязной босой ступней лежал черный, слегка
деформированный шарик размером чуть поменьше теннисного. Резинка от кого-то
срикошетила, резиновыми пулями лупит, гад…
Потом перед сломавшимся строем вновь взлетели невысокие
фонтаны земли – это другие палили дробью. Как неудивительно, порядок
восстановился чуть ли не мгновенно, выровнялась двойная шеренга, только те,
кого задели резинки, корчились и охали в голос перед застывшими – руки по швам
– кацетниками да Браток стоял на коленях, зажав руками физиономию, охая и
покачиваясь.
– Ахтунг, хефтлинги! – заорал, надсаживаясь, комендант. –
Буду считать до трех. Кто немедленно не заткнется, брошу к херам на проволоку!
Айн… цвай… драй…
Упала мертвая тишина, даже Браток унялся, только огромная
рыжая псина жутко рычала и рвалась с поводка, недовольная, что ей ни в кого не
дали вцепиться. Бензин на железном листе почти выгорел, там поднимались
многочисленные дымки, удушливо вонявшие горелой синтетикой, шипели и пузырились
кусочки пластика, налетевший ветерок разбрасывал черные хлопья пепла вперемешку
с кусками недогоревшей бумаги. «Это же уже не игра, – беззвучно взвыл
Вадим, – разве может быть т а к а я игра? Разве можно
играть в такие игры с господами, хозяевами жизни, теми, кто платил деньги за
у с л у г у?»
От страха и непонятности происходящего пересохло во рту. Все
творившееся вокруг было столь же диким и невозможным, как если бы взбесился
собственный «мерседес» или хлебопечка «Панас», если бы начал тебя шантажировать
и грозить побоями ксерокс на фирме…
И тем не менее это был не сон. Это была реальность, все
творилось наяву.
Послышался надрывный женский всхлип.
– Ну-ну? – оживился комендант. – Кто там просится
на проволочку?
Воцарилось гробовое молчание.
– Послышалось, – сговорчиво протянул комендант. –
Акустический обман слуха… А вы что тут валяетесь, господа хорошие? Ну-ка в
строй, живенько, ножками-ножками, тут нянек нету… Ох вы, мои хорошие, какие вы
нынче дисциплинированные, я из вас еще, смотришь, людей и сделаю… Ахтунг!
Господа капо! В темпе гоните свою скотину получать пайку, а потом – по пещерам,
милые, по пещерам! Первый барак, арш!
Оживившийся Василюк браво выкрикнул:
– Цу бефель, герр комендант! – чуть ли не бегом
преодолел отделявшее его от соседей по бараку расстояние, остановился в трех
шагах и прямо-таки пропел, поигрывая дубинкой: – На-аправоо! На месте шагом
арш!
Они сделали поворот направо – без всякой слаженности, как
бог на душу положил. Вадим одной рукой поддерживал под могучий локоть Братка –
тот все еще пошатывался, чуть ли не вся левая половина лица набухала опухолью,
кровянившей несколькими глубокими царапинами.
– Хальт! – рявкнул комендант. – Герр капо, прошу
обратить особое внимание на занятия строевой подготовкой. Это, по-вашему, есть
«направо»? Верблюды беременные, а не образцово-показательные заключенные!
Сегодня еще сойдет, но после обеда начинайте-ка их гонять по-настоящему…
– Цу бефель, герр комендант!
– Гоните за пайкой!
– Яволь, герр комендант! Ша-агом арш! – и после
минутного замешательства Василюка осенило: – Ногу держать!
Должно быть, в армии он не служил отроду и потому понятия не
имел, как следует командовать, чтобы шеренга шагала в ногу, но его правильно
поняли, от отчаяния, должно быть, и кое-как пытались исполнять требуемое. Под
ржанье двинувшегося следом охранника дошагали до ворот. Остановились по
команде.
– Вольно! – скомандовал новоявленный капо.
Вадим прекрасно разглядел, что лицо чернявого интеллигента
пылает неподдельным энтузиазмом и, можно даже сказать, восторгом. Не похоже
было, чтобы э т о т испытывал страх или отчаяние.
«Может, там, в большом мире, какой-нибудь переворот? –
от безнадежности пришла Вадиму в голову устрашающая догадка. – Взяли
власть какие-нибудь красные, встали-таки проклятьем заклейменные, объявили
вновь классовую борьбу, и началось? Грабят награбленное и восстанавливают,
изволите ли видеть, справедливость? Должно же быть хоть какое-то объяснение?
Другого вроде бы и нет… Но ведь вчера вечером все еще было нормально? Правда,
со вчерашнего вечера столько воды утекло».
– Попались, засранцы? – вывел его из тягостного
раздумья бодрый вопль тетки Эльзы.
Она стояла по ту сторону проволоки, благоразумно отступив от
нее не менее чем на метр, передвинулась, встала напротив отверстия в воротах
куда только и просунуть буханку хлеба – или кошке протиснуться. Уперев руки в
жирные бока, разглядывала «полосатиков» с жадным наслаждением. На поясе у нее
обнаружилась расстегнутая кобура с наганом – полное впечатление, настоящим.
