На огромной поляне воцарилась умиротворенная тишина – все
три бригады «полосатиков», старательно разведенные подальше друг от друга,
блаженно попыхивали дешевенькими сигаретками, эсэсовцы, по два на бригаду,
посиживали себе на надлежащем расстоянии, исключавшем всякие неожиданности,
овчарка тоже задремала, но чутко, то и дело трепеща ушами. На спокойной воде
озера там и сям поблескивали солнечные искорки, зеленела тайга, голубело небо,
желтел неглубокий, но обширный котлован, который был абсолютно никому не нужен,
ни тем, кто его копал, ни тем, кто приказал копать, вообще никому на нашей
грешной земле.
– Есть новая идея, – сообщил Столоначальник, заранее
шумно сглатывая слюну. – Берется крутое яйцо, режется пополам, желток
старательно вынимается…
– Слышали уже, – отмахнулся Синий. – С сыром, что
ли?
– Да нет, я же говорю, идея новая. Ветчина крошится
меленько-меленько, чтобы кусочки были не больше спичечной головки, жареные
грибы секутся столь же мелко, все это смешивается с укропчиком, лучком, чуть
солится…
– Поперчи, – серьезно сказал Синий.
– Непременно. Потом все это кладется на место желтка и
заливается майонезом…
– Майонезом лучше полить сразу, перемешать, а потом уже
класть…
– Тоже верно. Потом все это заворачивается в ломтик сыра – и
в рот…
– Ты смотри, как фантазия работает. А я-то думал, наши
чиновнички умеют только взятки брать…
– Я бы вас попросил!
– Господи, да я ж абстрактно, – ухмыльнулся
Синий. – Умозрительно, знаете ли…
– Терпежу не хватит, – подумав, сказал Браток. –
Это ж сколько времени уйдет, если крошить не крупнее спичечной головки…
– А ты потерпи, – посоветовал Эмиль. – Зато потом
поймаешь кайф.
– Тоже верно…
И разговор уверенно двинулся по этой колее – вспоминали, кто
какие вкусности едал и при каких обстоятельствах, на каких географических
широтах все это происходило, а также делились пришедшими в голову кулинарными
рецептами, с ходу выдумывая новые, отличавшиеся двумя непременными
условиями: обилием яств и их недоступностью «совкам». Один Василюк
безмолвствовал, хотя мог бы вклиниться со знанием дела: пусть и значился на
своих роскошных визитках «музыкальным критиком ведущих демократических газет»,
главные доходы получал как раз от кулинарии – красочно расписывал достоинства
тех шантарских ресторанов и кафе, где его кормили бесплатно да еще совали
сверточек с собой (заведения, эту дань не платившие, естественно, представали
на газетных страницах низкопробными обжорками, за что Василюка пару раз уже
били рестораторы). Поскольку в городе появилось несказанное количество
жаждавших рекламы трактиров, сытая жизнь Володе была обеспечена на пару лет
вперед, можно было и отвлекаться на «обзоры музыкальной жизни Шантарска» (как
утверждали знатоки, причастность Вовы к музыке ограничилась тем, что лет
двадцать назад он единожды побывал конферансье на концерте заезжего
саксофониста).
Увы, Василюк участия в кулинарной дискуссии не принимал по
простейшей причине: с первого дня появления в концлагере старательно задирал
нос и сторонился соседей по бараку, полагая себя чем-то вроде белого сагиба
среди туземцев. Браток, человек простодушный и, в общем, бесхитростный, даже
предлагал устроить задаваке хорошую «темную», но его уговорили не связываться.
Вот и сейчас скандальный репортер возлежал на толстом ковре
пожелтевших палых иголок, словно Стенька Разин на историческом челне посреди не
менее исторической картины, пускал вонючий майский дымок так, словно это был
голландский «Кэпстен» из разноцветных жестяных баночек. Для полноты картины не
хватало разве что персидской княжны под боком, но тут уж вступали в игру
правила натуры – в интимной жизни Василюк как раз и играл роль персидской
княжны. Что опять-таки нашло яркое отражение в его творчестве: если верить
Вове, музыкальной звездой номер один всея Сибири представал в его обзорах некий
шантарский бард, последние годы усиленно игравший при «персидской княжне» роль
удалого казака. И наоборот, когда тишайший пианист Миша Файзенберг однажды не
выдержал и отвесил хорошего пинка пытавшемуся ему отдаться Василюку,
моментально превратился под борзым вовиным пером в агента жидомасонов,
пытавшегося сионизировать шантарский джаз…
Потом Столоначальник рассказал, как, будучи с делегацией
шантарской мэрии в Африке ради изучения тамошнего передового опыта
градостроительства, вкушал жареных саранчуков. В другое время эта эпическая
сага, возможно, и повлекла бы рвотные позывы, но после скудного лагерного
харчеванья и жареные саранчуки вызывали павловский рефлекс. Эстафету подхватил
Браток, поведав, как однажды в Таиланде навернул пару мисок супа из ласточкиных
гнезд – вот только был к тому времени столь бухим, что не помнит толком ни
вкуса, ни вида.
– И все равно, лучше всех готовят в Кахетии, – сделал свое
обычное заключение пожилой кавказский человек Элизбар Шалвович. – Клянусь
славной фамилией Мдиванбеги…
И ностальгически прищурился, посверкивая множеством золотых
зубов, причмокивая чему-то, видимому только ему.
– Мдиванбег – это, кажется, какой-то старый титул? –
спросил Доцент.
Аллах его ведает, чем он занимался на воле, – не каждый
здесь любил откровенничать с соседями по бараку, сообщая порой о себе лишь
необходимый минимум. Однако Вадим давно и всерьез подозревал, что Браток, уже
на второй день окрестивший седовласого Доцентом, невольно угодил не в бровь, а
в глаз. Иногда реплики Доцента выдавали в нем явного интеллигента – правда,
отнюдь не нищего, иначе не оказался бы в концлагере. Чем-чем, а нищими тут и не
пахло…
– Точно так, дорогой, – сказал кавказский человек
Элизбар. – Если совсем точно – мдиванбег-ухуцеси. Нечто вроде визиря при
старых грузинских царях. – Он грустно улыбнулся. – Вот только это
вовсе не значит, что мой прапрадедушка был визирем. Скорее уж крепостным у
визиря. У визиря наверняка была бы фамилия – а так получается, как с вашими
крестьянами. Если у него фамилия Генералов – наверняка прадед был не генералом,
а крепостным у генерала…
– Во! – сказал Браток. – Значит, будешь Визирем. А
то не по-людски получается – у всех уже давно кликухи, один ты ходишь с
именем-отчеством, как прости господи. Да еще этот вот… – он кивнул на брезгливо
полуотвернувшегося Василюка.
– Вах, дарагой, канэчно, – сказал беззлобно
новоявленный Визирь. – Какой разговор, слюшай, да? Если перэд люди
нэудобно, давай я буду хоть Вызырь, хоть два вызырь… Ноблесс оближ, мон анж…
– Опять пошел по-грузински чесать… – фыркнул Браток. –
Ты меня, часом, не материшь? А то знаю я вас…
– Не материт, – серьезно заверил Доцент.
– Ну тогда ладно. Хай будет Визирь. С «погонялом», как на
приличной зоне и положено.
– Видел бы ты зону, котенок… – поморщился Синий с явным
неудовольствием. – Хоть приличную, хоть не очень. Это, по-твоему, зона?
Это, по-твоему, вертухаи? Это смех один из журнала «Мурзилка»…
