– Нервы не выдержали, – сказал Доцент с закрытыми
глазами, совершенно бесцветным голосом. – Глупо получилось, да вот… Не
рассуждал. Двинул в ухо ближайшему и пошел напролом…
– Что они хотели? – напористо спросил Борман. –
Вас допрашивали?
– Что хотели… Коллекцию. – Он открыл глаза. – Всю.
Все, что есть. У меня неплохая коллекция, и не только фарфор – картины, есть
даже Врубель и Башкирцева, два этюда Сурикова… – Он криво усмехнулся: – Вот на
этом и сломался, генерал, – на возможности приобретать то, что нынешнему
интеллигенту недоступно. А очень хотелось. Потому и пошел… в консультанты. Вы
на меня так не зыркайте, я наркотиками не торговал и первоклассниц в
проститутки не заманивал…
– Все равно, – недовольно заключил Борман. – Знаю
я все эти консультации, по струнке ходите…
– Да помолчи ты, моралист, – огрызнулся Синий. –
Без тебя тошно. Ты как, все сдал?
– Нет, – прошептал Доцент. – То ли не обо всем они
знают, то ли решили поиграть, как кошка с мышкой, – потому, наверно, и
перевязали как следует…
– Вот только тащить не захотели, – хмыкнул Синий. –
У меня от тебя чуть пупок не развязался…
– Вас тоже допрашивали? – поинтересовался Эмиль.
– Ага, – сказал Синий, ухмыляясь одним ртом. –
Любопытствуешь знать, отчего я в таком случае целый-невредимый? Отвечаю как на
духу: потому, что не ломался. Сдал захоронку. Конечно, не сказал, что сдал всё.
Допрашивать они, козлы, толком не умеют, до этих, – он кивнул на
Бормана, – ох как далеко. Очень непрофессионально работают ребятки,
поверьте знатоку. Не умеют вгрызаться. Вот я и создал нужное впечатление: что у
меня, если хорошенько поискать и попытать, еще немало можно выгрести. Они
довольны, а мне нужна передышка. И еще мне нужно, чтобы не повредили ни один
суставчик, здоровье – прежде всего. Много понадобится здоровья, когда начну им
кишки на плетень наматывать, со всем старанием и фантазией…
– Что-то вы, хороший мой, как раз и забрели в дебри
фантазии, – громко фыркнул Борман. – Только и слышу про
беспроигрышный план побега да про отмщение… Интересно, на чем такая уверенность
основана? Мастера вы сказки складывать…
– Не подначивай, мент, не подначивай, – с кривой
ухмылочкой отозвался Синий. – Подначка больно уж детская получается. Когда
надо будет, изложу и план.
– Вы мне вот что растолкуйте! – вдруг взвился Браток,
даже спрыгнул с низких нар. – Почему это всех с допроса волокут
поуродованными, что толстяка, что этого, а этот вот, – он резко выкинул
руку, тыча пальцем в Синего, – даже не поцарапанный?
– Ты на что намекаешь, придурок? – тихо, недобро
осведомился Синий. – Смотри, за базар и ответить можно…
– Отвечу! Точно вам говорю, подозрительно! Лепит нам тут
сказочки насчет побега, а сам раскололся, да еще целую философию под это дело
подвел – у него, мол, задумки самые наполеоновские… Может, это и есть казачок
засланный? Стучит себе помаленьку, уговаривает захоронки сдавать…
Э-эп! Подошва грубого ботинка впечаталась ему в физиономию,
он устоял на ногах, но отлетел шага на три, поскольку не ожидал удара.
Синий мигом слетел с нар, отпрыгнул назад и, оскалясь,
неуловимым движением выхватил нож. Рукав грубого лагерного бушлата задрался,
открылась мастерская татуировка меж локтем и запястьем: скелет в длинном
балахоне, стоящий в позе статуи Свободы, в одной руке у него коса, другой
воздел над голым черепом окруженную сиянием денежку с крупной цифрой «1». Его
полукругом окаймляла каллиграфическая надпись, являвшая собою пресловутую смесь
французского с нижегородским: VITA EST KOPEJKA.
Браток шипел и фыркал, как разъяренный котище, но особо не
рвался в бой, должно быть, справедливо предполагая для себя крупные неприятности.
Синий, поводя вправо-влево ножом, скорее уж напоминавшим шило, презрительно
бросил:
– Порву, как целку, щенок… Смотри за базаром…
– Хватит вам! – вклинился Визирь. – Если начнем
собачиться меж собой, станет совсем хорошо, приятно и весело… Ты, молодой,
извинись и сядь. И привыкай сначала думать, а потом нести ерунду. Ведь чушь
полнейшая, – он обернулся к Синему. – Я так считаю не оттого, что вы
мне лично симпатичны, а согласно строгой логике. Будь вы подсадной уткой, непременно
стали бы вбивать нам идею, будто с о в с е м плохо
станет только тем, кто станет запираться и скрытничать. А тому, кто сдаст
все добровольно, последуют ошеломительные привилегии вплоть до полного
освобождения. Что-то в этом роде стала бы нам внушать наседка. Меж тем наш
битый жизнью друг пытается доказать как раз обратное: всем присутствующим все
равно конец, выдадут они свои сокровища или же нет. Это-то меня и убеждает.
– Меня тоже, признаться, – хмуро поддержал
Борман. – Хватит вам. Остыл, чадушко?
– А я что? Я-то ничего… – Браток попытался примирительно
улыбнуться, но получилось плохо. – Просто нервишки до предела натянуты…
Гадом буду, не хотел…
– Ладно, замяли, – сказал Синий, тем же неуловимым
движением спрятав нож куда-то в недра бушлата. – Исключительно оттого, что
колючка здесь не та, не совсем настоящая. За настоящей ты б у меня ответил по
полной программе, духарик… Только смотри, это был последний раз…
– Нет, а в самом деле, – протянул Браток. – Что
ты, в натуре, талдычишь про побег, а подробно не расскажешь? Сил моих больше
нет на этих нарах чалиться…
– В свое время, – без улыбки пообещал Синий. –
Распишу диспозицию, будь уверен.
– Думаешь, все же есть наседка? – негромко спросил
Борман.
– Не похоже, – решительно сказал Синий. – Никак не
похоже, я давно присматриваюсь, принюхиваюсь, прикидываю хрен к носу. И каждый
раз получается, что наседки среди нас быть вроде бы не должно. Однако ж
береженого Бог бережет, детка. Есть тузы, которые надо выкидывать в самый
последний момент, и чтобы непременно из рукава… А вообще, давайте спать? К
чему нам эти посиделки?
– Фаза! – вдруг вскрикнул Борман с таким видом, словно
его прямо здесь, в грязном неподметенном бараке посетило что-то вроде
божественного откровения. – Ну конечно, фаза…
– Догадался-таки, женераль? – хмыкнул Синий.
– Но ведь это – бабушка надвое сказала…
– А что делать?
– Делать и в самом деле нечего…
– То-то, – сказал Синий. – Выбора никакого… –
Повернулся к Доценту. – Знобит?
– Знобит, – сказал тот. Его явственно трясло. –
Даже странно – не болит почти, только холодно неимоверно…
– Бывает. Эй! Мерсюк в золотой оправе! Кинь-ка одеяльце. Ты
и так лось здоровый, а человеку знобко…
Браток, к некоторому удивлению Вадима, уступил свое одеяло
без малейшего ворчания – видимо, решил завязать с игрой в оппозицию. Не
удовольствовавшись этим, Синий бесцеремонно сдернул одеяло с уже устроившегося
на ночлег Красавчика, укутал Доцента, прошел к двери и погасил свет.
