Маргарита без тени неудовольствия гибко встала, налила
довольно большую рюмку коньяку, поставила перед Вадимом, в два счета разложила
на большой тарелке тонко нарезанную ветчину, сыр, красную рыбу.
– Чем богаты, по-походному, – пояснил комендант. –
Угощайтесь, гостенек дорогой. Прозит!
Вадим медлил – и в ожидании подвоха, и опасаясь первым же
проглоченным кусочком вновь вызвать бунт в желудке.
– Положительно, это хамство, – обиженно протянул
комендант. – Нами откровенно брезгуют, господа, полное впечатление. Мы эту
свинью усадили за стол, как порядочного, а он жрать не желает…
Удар сзади ладонями по ушам поневоле заставил Вадима взвыть
и согнуться. Вроде бы и не сильно, но больно до ужаса, даже слезы из глаз
брызнули.
– Когда предлагает герр комендант, надо жрать, –
наставительно пробасил над головой Гейнц. – Тебя, паскуда, нешуточной
чести удостаивают… Еще двинуть?
Выпрямившись, смаргивая слезы, Вадим осторожно взял с
тарелки ломтик сыра – и в следующий миг шумно впечатался физиономией в эту
самую тарелку, раздавив и разбросав все, что там было. Кувыркнулась рюмка,
коньяк потек на щеку.
Гейнц, все еще держа его за шиворот, рывком вздернул голову:
– Тебя в каком хлеву воспитывали, сволочь? Воспитанный
человек, прежде чем хватать еду руками, сначала вежливо интересуется, где можно
помыть руки…
– Фрейлейн, уберите это, – поморщился комендант. –
Поставьте новый прибор…
В мгновение ока появились новая наполненная рюмка и новая
тарелка. Вадим сидел неподвижно.
– Что же вы не кушаете? – радушно предложил комендант.
– Руки немытые, – угрюмо отозвался Вадим.
– Бог ты мой, какие пустяки! – воскликнул
комендант. – К чему эти китайские церемонии меж старыми приятелями? Ну? Я
горячо настаиваю!
– Жри, падаль, пока предлагают, – ободрил Гейнц. –
А то по почкам схлопочешь… Ну?
После долгих колебаний Вадим рискнул поднести ко рту самый
маленький ломтик сыра, заранее сжавшись в ожидании удара. Удара, однако, не
последовало – ему дали прожевать.
– Коньячку? – любезно предложил комендант.
Казалось, тут-то и подвох. Нет, опять-таки удалось выпить
рюмку без постороннего вмешательства.
– До чего приятно посидеть вот так, запросто, без чинов… –
умилился комендант. – Но, к моему превеликому сожалению, эту идиллию не
удастся затянуть надолго. Вас много, а я один, знаете ли, и времени на каждого
уходит несказанное количество. Вам хоть кол на голове теши, как ни объясняй,
что преисподняя для новых русских – это всерьез и надолго, ломаетесь,
запираетесь, беспочвенные надежды питаете… – Он закурил и откинулся в
кресле. – Итак, что мы имеем? А имеем мы Вадима Аркадьевича Баскакова
собственной персоной. И магазины у него по всему Шантарску, и акции-то у него,
и посты-то у него в разных наблюдательных советах, и квартирками-то он вовсю
поторговывает, и автомобильчиками, и бензинчиком. А все почему? Потому что
папочка у него генерал, сынишку в обиду не дает… Легко делать бизнес, имея папу
в лампасах…
– Нужно еще и голову иметь… – пробурчал Вадим, вновь заранее
сгруппировавшись.
Удара и на сей раз не последовало. Комендант расплылся в
улыбке:
– Дискутируйте, голубчик, дискутируйте. Истина, как ей и
положено, рождается в спорах. Что там насчет головы?
– Папины лампасы – они, знаете ли, далеко не всегда
помогают, – сказал Вадим, тщательно подбирая слова. – При полном
отсутствии мозгов и способностей получится…
Он умолк, заерзал на клеенке – по ногам вновь потекло, в
желудке урчало. Комендант демонстративно зажал нос, отшатнулся:
– Только-только наладилась светская беседа, как вам опять
приспичило покакать…
Маргарита заливисто хохотала, закинув голову. Вадим на миг
ослеп от бессильной ярости и стыда, ударивших в виски горячей волной. Что
печальнее, он прекрасно понимал: в его нынешнем положении ни за что не удастся
дискутировать на равных, можно говорить сколь угодно убедительно, разнести
противника наголову, но все это выглядит невероятно смешно в устах человека,
сидящего без штанов, испачканного жидким дерьмом…
– С чего бы это вдруг его понесло? – размышлял вслух
герр комендант. – Гейнц, неужели коньячок?
– Мой грех, герр штандартенфюрер, – откликнулся Гейнц
без малейшего раскаяния в голосе.
– Ах, Рэба, Рэба, опять ваши штучки, это вы испачкали
благородного дона…
– Но вы же не заставите меня чистить ему седалище?
– Господь с вами, Гейнц, как вам такое в голову взбрело? Вы
у нас отличный служака, к чему? Пусть уж сидит и воняет, коли ничего другого не
в состоянии придумать, пребывая за столом с приличными людьми. Шутник вы,
Гейнц, я уж было сам собрался отпробовать коньячку… – Он согнал с лица
улыбку. – Мозги, говорите? По-моему, это еще хуже. В конце концов,
дело не в мозгах и не в словесных играх, а в результатах. Вы, жирные коты,
заполонили, испоганили и испаскудили все, до чего могли дотянуться, а
дотянулись вы решительно до всего… – На сей раз он не гаерствовал и не
притворялся, глаза горели дикой злобой. – Не хочу я в собственной стране
чувствовать себя рабом, понятно тебе?! – Он едва не задохнулся, с
превеликими трудами овладел собой. – Расползлись, гниды, как мандавошки… А
вот не угодно ли в преисподнюю, господа хорошие? Молчишь? Ну, хрюкни
что-нибудь. Про твоих великолепных адвокатов, про пачки акций, про спутниковые
телефоны…
– Про красивенькие машины, – вкрадчиво добавила
Маргарита, встав со стула и мягким кошачьим шагом приближаясь, – в которые
затаскиваете девочек и трахаете кучей на дачах… – Быстрым движением она рванула
застежку кобуры, выхватила пистолет и крепко уперла дуло Вадиму в лоб. –
Нравится?
Глаза у нее были злобные и совершенно безумные – с
расширенными до предела зрачками. Оцепенев, боясь двинуть и пальцем, Вадим
проговорил, боясь встретиться с ней взглядом:
– Я в машину силком никого не затаскивал…
– Не ты, так такие же, как ты, – злым полушепотом
сказала она. – Какая разница?
Дуло прямо-таки вдавливалось в лоб над правой бровью. Она
шумно дышала над головой, тонкие пальцы на рукоятке пистолета подрагивали.
– Гейнц… – обронил комендант.
Верзила подошел, осторожно отвел руку Маргариты и столь же
мягко заставил опустить пистолет, приговаривая:
– Держите себя в руках, фрейлейн доктор, не стоит так
расстраиваться из-за каждой сволочи… Получит свое, куда он денется? Садитесь, а
я вам сейчас плесну натурального коньячку, без ваших порошочков…
Она залпом выпила, застегнула кобуру, поправила великолепные
волосы и почти спокойным тоном поинтересовалась:
– Можно мне будет и этого кастрировать?
