– Есть у нас какие-нибудь шансы?
Ну конечно, подумал он с неудовольствием, услышав знакомый
трагический надрыв в голосе (прежде главным образом возвещавший, что ей
понадобилась новая шмотка или побрякушка). Для того ее сюда и сунули: чтобы
надоедала нытьем, капала на нервы…
– Есть, – ответил он сухо.
– А что можно сделать? Неужели не выйдет как-нибудь с ними
договориться? Вадим, стоит постараться…
– Отвяжись, – ответил он злым шепотом, словно бы уже и
не воспринимая ее в качестве реально существовавшего создания из крови и
плоти. – Спи давай. Есть шансы, что-нибудь придумаем…
– Что?
– Спи, стерва! – шепотом рявкнул он.
Снаружи, неподалеку, все еще раздавались развеселые пьяные
песни. Нечего было и думать пробираться к клубу…
Глава 11
Мера в руке своей
Утро никаких поганых неожиданностей не принесло – сначала
выгнали на аппель и устроили рутинную перекличку, потом погнали к воротам, где
облагодетельствовали черствым хлебом и жидкой баландой, которую пришлось
потреблять без ложек под хохоток и оскорбления тетки Эльзы, искренне наслаждавшейся
происходящим, советовавшей не умничать, а поставить миски наземь и без затей
лакать по-собачьи.
Потом в их барак в сопровождении двух вооруженных эсэсовцев
заявилась Маргарита. Сердце заранее тоскливо сжалось в ожидании очередных
пакостей, но обошлось – их всего лишь согнали в угол, где они и стояли под
прицелом «Моссберга», а Маргарита взялась обрабатывать рану стонущему Доценту.
Чокнутая она там или нет, но к медицине явно имела некоторое отношение – очень
уж ловко, сноровисто срезала ножницами штанину и поменяла повязку, сделала
парочку уколов. Встав с нар и небрежно смахнув на пол гнойный бинт, стянула
резиновые перчатки, оглядела узников и наставительно сказала:
– Видите, какое гуманное обращение с теми, кто твердо решил
покаяться и сдать неправедные ценности? Чистейшей воды гуманизм. Делайте
выводы, козлы вонючие… целее будете. А ты, сраный потрох, живенько собирайся и
шагай со мной. – Она недвусмысленно ткнула пальцем в Вадима. – Пора
потолковать по душам…
…На сей раз его подтолкнули прикладом к другому бараку,
стоявшему на отшибе. В старые времена здесь, видимо, помещалось нечто вроде
общежития для воспитателей и прочего персонала – по обеим сторонам насквозь
пронизывавшего барак коридора имелось множество дверей. Из-за одной доносились
тягучие, больше похожие на мычание стоны, оставлявшие впечатление, будто
человек уже миновал некий порог страха и боли и сам не осознает, что
беспрестанно воет.
Он невольно шарахнулся, конвоир загоготал за спиной:
– Не писай заранее, мочу побереги…
Когда его втолкнули в комнату, с первого взгляда стало ясно,
что шутки кончились – посреди красовалось неуклюжее, но сколоченное на совесть
кресло из необструганных досок, с него свисали ремни для рук и ног. Тут же, на
столь же грубом столе, посверкивали никелем целые россыпи непонятных
инструментов, от которых он побыстрее отвернулся. Увидел темные пятна на полу,
и засохшие, и почти свежие, вдохнул невообразимый запах дерьма и какой-то
кислятины. Поневоле замутило. Но его уже тыкали в спину прикладом:
– Раздеваться, тварь!
Совершенно голого толкнули в кресло, прихватили ремнями руки
и ноги. Появился Гейнц, сел в углу, поставил рядом с жутким набором пыточных
штучек бутылку коньяка и налил себе полстакана.
Маргарита с невозмутимым лицом уселась за небольшой столик,
где лежал только чистый лист бумаги с авторучкой посередине, неторопливо
выпустила густой струей дым, уставилась на Вадима с сумасшедшим весельем в
смеющихся глазах:
– Ну, передумал, хилый росток капитализма? Где денежки?
– Где комендант? – спросил он, сам не понимая, зачем.
– Кишки на подоконник наматывает такому же, как ты, –
сказала Маргарита. – Обойдешься без коменданта… Где триста тысяч баксов?
Адресок и подробные комментарии…
– Послушайте, – сказал он сердито, – а собственно,
с чего вы взяли, что эти триста тысяч вообще существуют в природе?
Маргарита дернула указательным пальцем, делая знак эсэсовцу,
чье сопение слышалось за спиной. Правое ухо Вадима тут же пребольно стиснуло
нечто вроде холодных, покрытых мелкими зубчиками, длинных тисков. Над головой раздалось:
– Сейчас нажму посильнее, ухо и отлетит…
Низ живота обдало непонятное тепло, он не сразу понял, в чем
дело. Оказалось, позорно обмочился. Вокруг хохотали в три глотки.
– Описялся пупсик, – констатировал Гейнц. –
Ничего, он у нас еще и обкакается… Неаккуратный все же народ, никакого
светского воспитания, все кресло загадили. Отхватить ему ухо, в самом-то деле?
Ну зачем ему два уха?
– Получится несимметрично, – пожала плечами Маргарита.
– Ну и что, фрейлейн? Совершенно в японском, несимметричном
стиле. – Гейнц встал, подошел совсем близко и небрежно плеснул Вадиму в
лицо остатки коньяка из стакана. – Что заскучал, падло? Не журись и не
писяйся, это просто-напросто наступил наш маленький Апокалипсис. – И
звучно, с чувством, помахивая в такт стаканом, возгласил: – Я взглянул, и вот
конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей… И я взглянул, и
вот конь бледный, которому имя смерть, и ад следовал за ним… – заглянул Вадиму
в лицо и ухмыльнулся: – Черти выскочили из-под земли, понятно тебе, купчишка? А
от чертей открещиваться ты не умеешь ничуточку, откуда тебе уметь?
На какой-то миг Вадим и впрямь готов был поверить в это
полусумасшедшее откровение: черти полезли из-под земли, где оказалась тоньше
всего земляная крыша преисподней, там и лопнуло, и никто не знает молитв и
заклинаний…
– Давай сучонку, – распорядилась Маргарита.
Тут же втолкнули Нику, быстро, чуть ли не на ходу, сорвали
нехитрую одежду, обнаженной поставили под огромный ржавый блок, привинченный к
потолку. Крепко связали запястья, закрепили веревку где-то в углу так, что Ника
стояла, вытянувшись в струнку, едва касаясь подошвами грязного пола.
Маргарита подошла к ней и небрежно пощекотала авторучкой
живот:
– Ласточка моя, у мужа есть триста тысяч баксов?
Ника часто-часто закивала.
– Вот видишь, а ты мне врал… – обиженно протянула
Маргарита. – Разве это прилично – нагло врать даме? Он ведь тебе хвастался
этими денежками, а?
– Д-да…
– А где они, сладенькая моя?
– У кого-то в коттедже… Не знаю… Я правда не
знаю! – истошно закричала Ника. – Не знаю!
– Ну-ну-ну-ну-ну! – Маргарита похлопала ее по
щеке. – Я тебе верю, лапонька, успокойся, сладенькая, – с
мечтательной улыбкой погладила Нику по животу и поиграла пальцами в самом
низу. – Ты себе не представляешь, с каким удовольствием я бы наплевала на
все эти докучливые обязанности и вновь с тобой уединилась в нашем гнездышке, да
ничего не поделаешь, служба… – Отошла, уселась на край стола и, вытянув ногу,
носком блестящего сапога ткнула Вадима в подбородок. – Слышал? Есть денежки,
куда ж им деться… Неужели тебе эту куколку совсем не жалко? Ей сейчас больно
делать будут… – Она поморщилась, услышав истерический всхлип Ники. –
Помолчи, звездочка ясная, а то я тебе самолично язычок ножницами отрежу… Может,
и не буду. Шарфюрер… – протянула она с прямо-таки детской обидой. – Как я
ни стараюсь, он молчит, козел. Ну сделайте что-нибудь…
