Невозможно описать, что он испытывал, непринужденно беседуя
под прижатым ко лбу пистолетным дулом – с человеком, пребывавшим на свободе и
представления не имевшем, какое это счастье…
– Что там такое?
– Да пустяки, – сказал Вадим. – Есть один вьюноша,
по фамилии Фролов, по имени-отчеству – Иван Аристархович. Честно говоря, то,
что он предлагает, не совсем по моему профилю, но вполне может оказаться по
вашему. Вообще, ситуация интересная и разговор не телефонный… Я вас не особенно
обременю, если к вам его подошлю?
Разговор получился весьма уклончивый, обтекаемый – но, вот
смех, частенько разговоры о серьезных делах по сотовику бывают именно такими,
поскольку сотовик можно прослушать в два счета, располагая достаточно хорошей
техникой. Так что Цимбалюк ничего не заподозрит, хотя, конечно, удивится про
себя. Ну, мало ли что бывает…
– А это обязательно?
– Очень похоже, – сказал Вадим. – Он как раз едет
в Шантарск, может заскочить прямо сегодня…
– Я сегодня в городе не буду.
– Я его могу и в коттедж направить. Право слово, интересный
оборот может получиться…
– Ну, если необходимо, – чуть раздраженно откликнулся
собеседник. – Если уж такая ситуация… Присылай.
– Спасибо! – радостно воскликнул Вадим. – Всего
хорошего, отключаюсь, – у меня тут запарка…
По лицу ползли струйки пота, затекая в глаза. Гейнц отложил
трубку и тыльной стороной ладони сильно хлестнул Вадима по лицу:
– За «Аристарховича». Не можешь не выделываться… Ладно. Сейчас
у нас… полпервого. Обговорим всякие деталюшки, когда Марго надоест возиться с
твоей блядью. Потом пойдете в барак. – Он порылся в столе, швырнул Вадиму
на колени пачку сигарет. – И покормлю, хрен с тобой. Вроде бы старался. Но
имей в виду: завтра, часикам к трем-четырем дня, будет совершенно точно
известно, чем там в Шантарске кончилось. И если что-то ты наврал – мертвым
позавидуешь…
– Я за ваших мальчиков не отвечаю… Если они там что-то
напортачат…
– Не скули, – бросил Гейнц. – Я уж как-нибудь
сумею отличить наш провал от последствий твоей брехни. – И всей пятерней
взял Вадима за лицо. – Ну вот, а Марго плешь проела со своей психологией…
И без психологии прекрасно работается, верно?
…Вадим, пожалуй, мог гордиться собой. Естественно, в
коттедже у Цимбалюка никакого «дипломата» никогда не было, но эти скоты
потратят уйму сил и времени, прежде чем сумеют неопровержимо установить сей
печальный факт. Благо во всем остальном он им ни капельки не солгал, разве что
умолчал о точном числе охранников: их у Цимбалюка три и все пребывают в
коттедже. Откровенно говоря, Цимбалюк – человечишка поганый, никогда его Вадим
не любил, хотя кое-какие общие дела и приходилось время от времени
прокручивать.
В общем, Цимбалюка не жалко. Расклад простой и допускает
лишь две возможности: либо цимбалюковские мальчики кончат нападающих, либо
налетчики потеряют уйму времени, выпытывая у пленных, где же спрятаны эти
триста тысяч, а поскольку Цимбалюк представления о них не имеет, любые его
клятвы будут приняты за вульгарное запирательство. При любом варианте у Вадима
есть в полном распоряжении сегодняшняя ночь – и лучше не думать, что вполне
может возникнуть непредвиденное препятствие в виде, скажем, пьяных капо. Лучше
не думать…
– Ну, покури, – сказал Гейнц. – Заслужил. А
вечерком герр комендант собирается вам бал устроить, вот уж где повеселитесь…
Глава 12
Бал сатаны
Когда их загнали в клуб, Вадим вновь непроизвольно покосился
на заднюю стену – ничего не изменилось, заветная доска оставалась на прежнем
месте. Со сцены пропал фанерный щит, вместо него красовалось прикрепленное к
темному заднику, старательно расправленное красное знамя с густой и длинной
золотой бахромой, украшенное огромным изображением былого пионерского значка и
оптимистическим лозунгом: «Вперед, к торжеству ленинских идей!»
Под знаменем восседал на старомодном стуле герр комендант,
помахивал сигаретой, словно дирижерской палочкой, а стоявший у краешка сцены
черный бумбокс во всю ивановскую наяривал прочно забытую песню:
Я теперь вспоминаю, как песню,
пионерии первый отряд,
вижу снова рабочую Пресню
и знакомые лица ребят…
Пой песню, как бывало,
отрядный запевала,
а я ее тихонько подхвачу!
И молоды мы снова,
и к подвигу готовы,
и нам любое дело по плечу!
Герр штандартенфюрер, из второго ряда видно было, получал
нешуточное эстетическое удовольствие, жмурился, словно котище возле горшка со
сметаной, мечтательно подпевал, беззвучно шевеля губами, вообще ненадолго стал
походить на нормального человека.
Потом это, правда, исчезло, как утренний туман, когда на
сцене появилась Маргарита и присела на свободный стул. А поднявшийся
следом с баяном на плече Гейнц браво раздвинул меха и сыграл нечто среднее меж
маршем Мендельсона и музыкальной заставкой к программе «Время».
Комендант, такое впечатление, вернулся из иного, неведомого
мира, бодро вскочил со стула и, выйдя к рампе, возгласил:
– Добрейший всем вечерок! Итак, продолжает функционировать
наша крохотная уютная преисподняя, и я, ваш добрый старый дьявол, делаю все,
чтобы вы не заскучали! Надеюсь, вы цените мою отеческую заботу? Овации не
слышу, пробляди позорные!
Почти мгновенно, будто нажали кнопку, грянула овация –
бурная и нескончаемая. Затянулась она настолько, что Вадим стал ощущать боль в
ладонях – как, наверняка, и остальные. Прошло добрых три-четыре минуты, прежде
чем комендант подал знак прекратить. Растроганно смахнул согнутым указательным
пальцем невидимую слезинку:
– Если бы вы знали, как мне дорого это признание моих
скромных заслуг… Век бы с вами не расставался, золотые мои, брильянтовые и
яхонтовые. Вы, конечно, уже в большинстве своем не золотые, да и брильянтов
поубавилось после моих трудов, но это метафора, как вы, быть может,
догадываетесь… Главное, продолжается наше небывалое единение, вам хорошо и
весело со мной, а мне приятно с вами. Настолько, что решил я устроить вам бал.
Будет у нас и художественная самодеятельность, и торжественная часть, а на
закуску обещаю вам самый настоящий триллер! Честью клянусь! – Он полез в
карман черного френча, извлек шоколадный батончик и поднял над головой: – Вот
здесь у меня шоколадка, господа «полосатики»! Вкусная шоколадка! Сам бы ел, да
о вас забочусь! Найдется среди вас такой, который сможет, выйдя на эту сцену,
спеть нам еще какую-нибудь хорошую ностальгическую песню – про юных пионеров,
про былые советские идеалы и героические свершения? Кто хочет в два счета
заработать вкусную шоколадку? Нет здесь никакого подвоха, судари мои. Думайте
быстрее, а то осерчаю и внесу в культурную программу нехорошие изменения…
