– Амба…
Они решились высунуться. Удивительно, но она уже не шевелилась,
распласталась, разбросав руки, в пронзительной тишине слышался тоненький плеск,
хлюпанье, и в бледной полосе лунного света ширилось темное пятно. Лицо, слава
богу, было в темноте… Синий сквозь зубы процедил:
– Сидел со мной один урюк, у которого дедушка басмачил.
Научил, как это делается по-басмачьи – кончиком в сонную артерию – и прощай… –
он нагнулся, вытянул из кобуры на поясе поварихи наган, сноровисто высыпал на
ладонь патроны. – Мать моя, вся семерочка! Ну, теперь будет чем разобраться
с нашим Мерзенбургом… С ножиком и пытаться было нечего, а так…
– Семеныч, ты что? – встревоженно спросил Эмиль. –
Умом поехал? Их там до черта…
– Гришан, я ж тебя с собой не зову, – оскалился он в
лунном свете. – Подавайся до лесу, твое дело. Но лично я тут кое-кого в
суматохе ур-рою… Держи сумарь. Пора на вольный воздух, а то еще возьмутся
искать эту суку, да и свет могут наладить…
– Семеныч…
– Все, проехали, – бросил Синий. – Тебе во-он в ту
сторону, там лесок погуще, согласись. Как говорят в штатовских фильмах, это моя
проблема. Рвем!
Он первым пробежал на цыпочках к двери, мимоходом лихо
перепрыгнув через бывшую тетку Эльзу, как через бревно, на волосок приоткрыл
дверь – хорошо смазанные петли не издали ни звука, – посмотрел в щель,
распахнул пошире, выскользнул на крыльцо. Следом выбежали остальные.
Вадима пронзило ни с чем не сравнимое ощущение
с в о б о д ы – сумасшедшее, пьянящее, кружившее
голову. Свобода! Некий бесконечный миг все четверо неуклюже топтались на
крыльце – хлебнули столько горького, что от свободы форменным образом отвыкли.
Вадим не мог знать, понятно, что чувствуют остальные, но у него самого
промелькнула дурацкая мысль: «Мы ведь у капо разрешения не спросили…»
В лагере продолжалась шумная суета – лай собаки, резкие
команды, истерические крики, но здесь царила лунная тишина, тени были нереально
четкими, а небо уже начинало бледнеть, подергиваться утренней серостью. Кое-где
меж деревьями невесомо проползали сырые полосы тумана, и это было, как во сне.
– Вам туда, мне туда, – показал рукой Синий. –
Рвите когти, чижики…
Он, зачем-то пригибаясь, кинулся в избранном направлении…
И чуть ли не нос к носу столкнулся с вышедшим из-за угла
барака верзилой.
Помповушку тот нес в руке за середину, как обычную палку.
Вряд ли он успел испугаться, удивиться, что-то сообразить. Скорее всего,
сработал рефлекс. Ружье взлетело вверх, на стволе промелькнул отблеск лунного
сияния, и тут же Синий вскинул руку, выстрелы затрещали совсем не страшно, так,
словно ломали сухие ветки – раз, два, три!
Верзила – кажется, Ганс-Чубайс – обрушился на землю как-то
совсем не по-человечески, подсеченным манекеном, грянулся так, что, показалось,
сотряслась земля. И больше не шевелился.
В следующий миг все смешалось, замелькало, спуталось. Со
стороны дальнего барака бесконечной чередой затрещали пистолетные выстрелы – и
Синий, нелепо взмахнув руками, подпрыгнув, упал, будто поскользнулся на гладком
льду. Наган мелькнул в воздухе, отлетел. На веранде барака все еще мелькали
промельки частых выстрелов, что-то вжикнуло над головой.
Оттолкнув Вадима, мимо пронесся Эмиль, подхватил ружье и
открыл бешеную пальбу, лихорадочно передергивал цевье. На веранде со страшным
звоном вылетели стекла, брызнула щепа. Выстрелы враз умолкли.
В эти секунды неразберихи Вадим вдруг совершил нечто
непонятное ему самому: бросился, подхватил упавший совсем рядом наган, но
стрелять не стал, запихал его в карман бушлата.
– В лес! – прокричал Эмиль, выстрелил еще дважды,
встряхнул ружье, будто надеялся, что после этого там откуда-то самым волшебным
образом появятся новые патроны. Опомнившись, швырнул разряженную помповушку,
бросился прочь, подталкивая Нику, пригибаясь.
Вадим кинулся следом. На веранде вновь захлопали выстрелы,
но каким-то чутьем удалось сообразить, что они звучат совсем по-другому –
стрелок бабахал в небо, укрывшись где-то в углу, вжавшись в пол…
Они достигли первых деревьев, окунулись в туман, миновали
его, вновь оказались в молочно-сизой полосе, насыщенной загадочным лопочущим
шорохом. Стреляют? Нет, это они сослепу налетали на сухие ветки, ломая их,
царапая лица.
По щеке резануло так, что Вадим невольно взвыл. Наткнулся на
стоящего неподвижно Эмиля.
– Стоять, сука! – прошипел тот, удерживая Нику. –
Будем ломиться, как лоси, по звуку найдут… Тихо… Уходим вправо, шагом, шагом,
осторожненько, а то глаза новыхлестываем к такой-то матери…
– Бежим… – по инерции прошептал Вадим.
– Куда ты побежишь? Тихо, говорю! Шагом!
Протестовало сознание, все тело, налитое до кончиков пальцев
жаждой бешеного бега, но он остался на месте, увидев у самого лица сквозь туман
широкое лезвие кухонного ножа. Ника всхлипнула, что-то неразборчиво
пробормотала – ей тоже хотелось нестись сломя голову…
Сзади вспыхнул свет, показавшийся ослепительным сиянием
почище атомного взрыва. Ага, наладили предохранители или что у них там
полетело…
Свет не достигал беглецов, но видневшиеся в разрывах тумана
бараки казались сотканными из ослепительного сияния. Захотелось закопаться в
землю, чтобы вокруг была только непроницаемая чернота.
Под яростный шепот Эмиля они круто повернули вправо, шли
гуськом, двигаясь невероятно медленно и сторожко, как слепцы. Руками отводили
от лиц ветки с жесткими иголками, иногда под пальцами с хрустом переламывался
тонкий сучок, звуки эти казались пушечным громом. Эмиль тогда ругался шепотом –
а потом неожиданно приказал:
– Стоять!
Раздалась длиннющая автоматная очередь, превосходно слышно
было, как пули чмокающе шлепают по стволам, срезают ветки. Автоматчик бил
неприцельно, широким веером, – и Вадим со звериной радостью определил, что
этот гад лупит по пустому месту, метрах в сорока левее от того дерева, где
затаились они. Поливает наугад, стервенея от безнадежности своих усилий…
Потом раздались гулкие хлопки ружей – опять-таки далеко в
стороне, картечь впустую дырявила туман, широким веером разлетаясь по лесу.
– Пошел! – Эмиль подтолкнул его кулаком в поясницу.
Вадим осторожно двинулся дальше, частенько спотыкаясь на
толстых корнях, вытянув руки.
– Сумка где? – рявкнул на ухо Эмиль.
– Выронил где-то… – покаянно отозвался он.
– К-козел… Шагай!
Следом брела Ника, Эмиль замыкал шествие, а за спиной все
еще грохотала остервенелая канонада, слева, вовсе уж далеко, по лесу заметались
лучи фонарей, сквозь туман видневшиеся широкими расплывчатыми полосами.
У Вадима внезапно ушла из-под ног земля, сдавленно охнув, он
провалился куда-то, треснувшись затылком, сполз на спине. Остался лежать,
пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь вокруг. Струившийся над головой туман
слегка поредел – ага, нечто вроде узкого, глубокого оврага, дно усыпано
окатанной крупной галькой.
