Первые дни Вадиму тут было откровенно дико. Потом привык и
даже оценил полной мерой гениальность изобретателя этого дома отдыха для
богатеньких Буратин. Гениальность, которой в первые дни, можно со стыдом
признаться, так и не просек.
Если подумать, это не более чем анекдот про хитроумного
русского, с помощью бочки пива заставившего негритянского вождя испытать лучший
на свете кайф. Анекдот, претворенный в жизнь. Первые два-три дня чувствуешь
лишь тупое раздражение, злишься на себя за впустую выброшенные деньги, но
потом, как-то рывком, осознаешь весь смак затеи. Потому что начинаешь всерьез,
нешуточно, яростно мечтать о том дне, когда перед тобой распахнутся ворота, ты
направишься прямиком на склад, облачишься в «вольный» недешевый прикид,
защелкнешь на запястье браслет недоступных бюджетникам часов, распихаешь по
карманам прочие дорогие мелочи – и покинешь «концлагерь», возвращаясь к прежней
жизни удачливого шантарского бизнесмена. В том и небывалый кайф – в мечтах о
свободе, в сладостном ощущении, что через неделю все это неминуемо кончится.
Вернется все п р е ж н е е. Ставшее после
пережитого словно бы и чуточку незнакомым, новым, неизведанным.
Задумка была проста, как все гениальное. Чем можно поразить
и удивить богатого по меркам Шантарска человека – не крутого долларового
мультимиллионера, но и не последнюю спицу в новорусской колеснице?
Исколесившего полмира и свыкшегося с зарубежными фешенебельными местечками
настолько, что всякие там Багамы, Антальи и Таиланды теперь кажутся подходящими
лишь для подкопивших штуку-другую баксов совков?
Концлагерем, вот чем. Более-менее точной копией нацистского
концлагеря, разумеется, с приличествующими случаю поправками – кормежка
паршива, но не отвратна, работа имеется, но не столь уж выматывающая, охрана
поддает по загривку только тем, кто этого жаждет, вроде Красавчика, на мелкую
контрабанду смотрят сквозь пальцы, дешевые карамельки и «Приму» в ларьке взять
можно всегда. А если подсуетиться и включить потаенные рыночные механизмы
(в конце концов, действовавшие и в настоящих концлагерях), можно устроиться и
вовсе недурно…
Говорят, устроители, сиречь владельцы процветающего
предприятия, сами ничего не придумали. Якобы подобные услуги для скучающих
пресыщенных богачей уже давно процветают то ли в Штатах, то ли в Германии. Ну и
что? Какая, в принципе, разница? Заведение существует уже третий год и в кругах
посвященных пользуется некоторым успехом. Рыжий Ганс позавчера проболтался, что
здесь не всегда столь пустовато – сейчас, оказалось, попросту не сезон, август
почему-то особой любовью клиентов не пользуется, а вот в июне-июле тут не
протолкнуться, народу на нарах, как селедок в бочке. Рыжий даже назвал иные
известные имена – и, быть может, не во всем врал…
Сам Вадим сюда не особенно рвался – уговорили молодая
женушка и старый друг, он же давний коммерческий директор. Прослышали от
знакомых и загорелись – пикантно, ново, где-то романтично. Уговаривали, пока не
уговорили. Сейчас, по прошествии недели, Вадим был вынужден признать, что
деньги выкинул не зря – с одной стороны, вышеупомянутый кайф, ожидание свободы,
не шел ни в какое сравнение с уже испытанным, с другой – здесь, на свежайшем
таежном воздухе, и впрямь потеряешь пару килограммов наметившегося брюшка,
причем без всяких стараний с твоей стороны. Что, надо полагать, и влечет сюда
шантарских дам – от бизнесвумен до супружниц. Если совсем честно, он испытывал
определенное злорадство, представляя, как валяется на тощем матрасике дражайшая
женушка, дорогущая игрушка, на воле купавшаяся в роскоши, какую только мог
предоставить Шантарск. На «женской половине» кормят точно так же (в обширнейшем
контракте каждая мелочь оговорена), вместо землеройных работ дщери Евы обязаны
шить брезентовые рукавицы, всю косметику и все побрякушки отобрали при входе,
разве что вату выдают с учетом женской специфики. А главное, не нужно (как,
если честно, случается порой) терзаться смутными подозрениями: не ищет ли твоя
дорогая игрушечка маленьких развлечений где-то на стороне, пока ты двигаешь
вперед капитализм, не лезут ли в ее прелестную головушку от сытого безделья
грешные мысли… Вот она, в ста метрах, если посмотреть в крайнее слева зарешеченное
окошко, можно усмотреть угол женского барака, и ручаться можно, образ жизни
соблазнительная Ника ведет прямо-таки ангельский – разумеется, поневоле.
Свиданий здесь не дают (можно договориться за бабки, но какой смысл?), так что
неизвестно, какие чувства она испытывает. Даже если и не нравится, вынуждена
терпеть – устроители тоже не дураки и честно старались осложнить жизнь
клиентам. Выйти отсюда можно в любой момент – вот только в контракте есть
особый пунктик про неустойку, и растет она в геометрической прогрессии, здесь
все наоборот: чем раньше станешь рваться наружу, тем больше денег угробишь.
Проще уж отсидеть две оплаченных сполна недели, чтобы потом не давила жаба. Ну
и хорошо, ну и ладненько. Пусть посидит, лапонька. Это ей не по Шантарску рассекать
в сверкающей «хонде» – автомате с кредитными карточками в кармане. Молодую жену
он на свой манер любил, стараясь холить и лелеять, но все равно в глубине души
таилось легкое раздражение, как у многих из его круга: ты пашешь, как папа
Карло, день-деньской, а твоя дорогостоящая игрушечка на стену лезет от безделья
и не стесняется капризничать чаще, чем следовало бы. А поскольку за
полтора года как-то к ней уже привык, приходится терпеть, урывая свое в
обстановке строгой конспирации… Что, впрочем, опять-таки придает жизни должную
пикантность.
Может, и в самом деле подумать над побегом? Того, кто решит
по своей воле уйти отсюда, ждет немаленькая неустойка – но за успешный побег
или захват заложников, соответственно, полагается возврат немаленькой части
уплаченного за путевку. Беда только, охрана успела набраться опыта, службу
несут столь же бдительно, как их исторические предшественники,
н а с т о я щ и е черно-мундирники –
болтают, добрая половина из них как раз и служила срочную в лагерной охране, а
заместитель коменданта, это уже не болтовня, а доподлинная правда, как раз и
переманен недавно из одной из шантарских колоний. Получает наверняка раз в
несколько больше, чем на старом месте, а значит, будет выкладываться искренне.
Даже Синий, человек, несомненно, постранствовавший по настоящим зонам, до сих
пор не придумал плана успешного побега. А может, и не хочет ломать голову. Уж
ему-то здесь чертовски нравится, для него т а к а я зона –
санаторий, откровенно кайфует. Легко сообразить, почему здесь оказался мазохист
Красавчик. Легко, в общем, понять, что тут делает Мдиванбеги-Визирь, бывший
подпольный цеховик, а ныне почтенный коммерсант-производитель – годами в свое
время ходил под перспективой реальной зоны, вот и сублимируется чуточку
извращенным образом, иные его случайно вырвавшиеся реплики только так и можно
истолковать. Пораскинув мозгами, поймешь, каким ветром сюда занесло
оказавшегося ментом Бормана – вновь чуточку извращенное желание самому побывать
там, куда годами загонял криминальный элемент, но при этом не потерять и
волоска с головы. Столоначальник – то же самое, что с Визирем. Нетрудно понять
и Эмиля: всю жизнь пыжился, изображая крутого мачо, из кожи вылез, чтобы в
военкомате записали в десант, даже имя официально переменил семь лет назад (в честь
любимого героя райновских романов), и теперь откровенно пытается придумать
идеальный побег. Гораздо труднее с Доцентом – с одной стороны, интеллектуал, с
другой – замешан в каких-то бизнесах, иначе не попал бы в сей недешевый
санаторий. Но вот мотивы – темный лес, поди докопайся…
