А бысть о ту пору на Руси святой тайный сговор черных слуг антихристовых, кои, воедино собравшись, порешили себя прозывати детьми идолища поганого, коего Перуном величали. А нечестивый князь Константин и тут успеша и в оный сговор вступиша. И учал он с прочими нечестивцами бесу жертвы приносити и на капище языческом в угоду Перуну идолу резати коров, овец, а в ночи, кои луну полну имеша, детей – сирот малых.
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 года.
Издание Российской академии наук. СПб., 1817.
В братстве же оном, в коем каждый себя сыном идолища Перуна прозываша, немало о ту пору бысть воев старых, мужей именитых, и князь Константин, будучи Богу верен, союз оный трогати не повелеша, дабы вои те в обиду смертную не впали и от стяга княжого не отшатнулися, ибо час вельми обильных перемен на Русь шедши и не гоже было в столь тяжкую годину раскол и смуту меж людей вносити.
Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года.
Издание Российской академии наук. СПб., 1760.
На вопрос, существовало или нет в то время Братство детей Перуновых, ответ напрашивается, скорее всего, положительный, поскольку слишком часто употребляется это название в различных летописях. Вероятно, это было просто общество идолопоклонников, и не исключено, что оно и впрямь приносило на своих капищах кровавые жертвы. Однако не думаю, что это были маленькие дети, пусть даже и изредка. Скорее всего, только домашние животные, не более.
А вот ответить на вопрос, состоял ли в этом братстве сам князь Константин, почти невозможно. Лишь в двух летописях упомянут этот момент, причем в одной из них говорится о том, что он входил в это общество, другая же утверждает прямо противоположное. Кто прав, а кто заблуждается – судить не нам.
Также практически невозможно дать ответ на другой вопрос – кто из этого братства был в ближайшем окружении Константина и какую вообще роль сыграли люди из этого братства в жизни князя.
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.
Т. 2. С. 108. СПб., 1830.
Глава 10
Сын
Правда, дети должны – пока они остаются детьми – быть руководимы родительской властью, но в то же время должны быть готовы к тому, чтобы не всегда оставаться детьми.
X. Виланд.
Почему он, будучи очень опасным свидетелем, непременно понадобился князю Глебу живьем, Константин понял в тот же вечер, во время первого же визита своего брательника к нему в подвал. Оказывается, все дело было в гранатах. Внимательно наблюдая за погоней, Глеб, являясь не шибко набожным и совсем не суеверным человеком, сразу же уверился в том, что и громы, и невидимые молнии, которые так метко поражали его дружинников вместе с лошадьми, не являются ни проклятием Перуна, ни волей Ильи-пророка. Напротив, это творение рук человеческих, и метали их не черти и не ангелы, а люди его брата.
Более того, убедившись, что Константин и его немногочисленные спутники ушли от его людей, и сделав все возможное для организации его поимки, он самолично проехал на место катастрофы, где приказал взрезать убитых лошадей. Спустя десять минут он задумчиво разглядывал, держа на ладони, вытянутой по причине дальнозоркости, несколько кусочков металла, бурых от крови, с острыми зазубренными краями и откровенно недоумевал.
У него просто в голове не укладывалось, с какой же силой их надо было метнуть, дабы они после удара по лошади, бессильно отскочив, не шлепнулись в придорожную пыль, а, легко прорвав крепкую конскую кожу, сумели еще вдобавок разодрать на своем пути все, что им только попадалось: мышцы, сухожилия, кишки и прочее. А самое главное не в том, кто их кидал, а кто изготовил и что сумело придать этим крохотным кусочкам железа страшную смертоносную силу.
Для разгадки этого он уже опросил всех кузнецов в Рязани из числа наиболее авторитетных. Затем заставил одного из самых сильных дружинников целый час напролет кидать этими кусочками в привязанную лошадь, пообещав, что ежели силач пробьет такой железякой дырку в ее шкуре, то сразу получит двадцать гривен серебром, но в результате остался так же далек от разгадки этой тайны, как и в самом начале своих поисков.
Тогда он пришел к вполне логичному выводу, что ответ надо искать в самом княжеском граде, то бишь в Ожске. Очень аккуратно, лишь туманными намеками разъяснив, что именно его интересует, послал он туда двух своих особо доверенных людей вслед за доброй половиной дружины. Та была отправлена туда накануне, но совсем с другой целью, попроще – заняться реквизицией княжеского добра и заодно достойно встретить самого Константина, если тому все-таки удастся обойти расставленные Глебом кордоны и воротиться в Ожск.
Именно эта дружина, сама того не желая, изрядно напакостила двум Глебовым сподручным. Ворвавшись в град, они повели себя как обычно, то есть в точности как в любом другом неприятельском городе. Горели дома, истошно кричали насилуемые бабы, и, походя, мимоходом, втыкались мечи в животы мужей, пытавшихся их защитить.
Настоящего сопротивления город этому набегу оказать был просто не в силах. Здесь не было не только лучшей части Константиновой дружины, отсутствовала даже худшая часть. Кто уже лежал близ Исад в скудельнице
[31]
, наскоро вырытой на закате все того же страшного Перунова дня; кто вместе с Онуфрием и Мосягой, уцелевшими в жуткой резне, на правах победителей весело пировал в стольной Рязани; а кто, сидя в порубе, стонал от полученных ран, готовясь к уходу в мир иной, но всеми оставшимися силами еще цепляющийся за мир этот. Два десятка самых бесполезных воев, еще остававшихся в Ожске, возглавлял столь же никчемный десятник Тяпка. Удивительно, но при виде ворвавшегося конного отряда Глеба, численность которого составляла никак не менее трех сотен, он вдруг сумел в последние часы жизни проявить себя подлинным героем, вдохновляя всех прочих личным примером и даже достал пару человек стрелами, а еще одного, уже прорвавшегося в ворота, посадил на меч.
Однако едва лихие дружинники Глеба разрубили его чуть ли не напополам, как остальных покинули жалкие остатки храбрости, и они мигом разбежались по самым укромным углам княжеского терема. Впрочем, и этой небольшой десятиминутной заминки Доброгневе вполне хватило, чтобы ухватить свою подругу повариху Любославу, ее сына Любомира, свою помощницу Марфушу и вместе с ними и еще с парой-тройкой из числа дворовых людей, которым просто повезло попасться ей на пути, уйти потайным ходом. Его как-то показывал ей сам князь, туманно пояснив, что в жизни всякое бывает.
Попыталась она было до княжеских покоев добежать, но, вовремя притормозив при виде ворвавшихся всадников, метнулась назад, в заветную скотницу, откуда начинался подземный ход. Миньки, по счастью, в граде не было, а отец Николай находился в церкви, далеко от княжеского терема.
Вынырнув из узкого и извилистого прохода почти у самой Оки, она, не останавливаясь, повела их еще дальше, к Купаве, справедливо полагая, что к ней в деревню дружинники навряд ли сунутся. Сама же Доброгнева, едва доставив людей на место, взяла у Купавы справного конька буланой масти и спустя сутки выехала куда-то из деревни, невзирая на уговоры выждать смутное время и отсидеться здесь.
